– А, вот и они!
Двулапая строка с отсеченным пальцем.
Но как она подана!
Сколько изысканной грации! Непроизвольной светскости!
Чувствуется порода: непринужденность во всем и повсюду.
Ахилл поднимается. Его розетка пламенеет, как
стоп-сигнал велосипеда. Если же я когда-нибудь решусь использовать эту
миниатюрную дырку в попе сморщенного солнца, то исключительно с практической
целью. Обмакнув загодя во флуоресцирующее вещество, прибегну к ее помощи при
ночном возвращении домой. Но вообще-то мне больше нравится фонарик.
Зал, в который мы вошли, прямоугольной формы. Четыре
потрошителя сейфов сидят у двери, напротив большого корыта с живыми растениями,
облицованного красным деревом для пущей элегантности. Они развлекаются
закусками. Столик, отведенный Старику, находится на другом конце, неподалеку от
туалетных комнат.
Я жду, когда Ахилл присоединится к нам. И тут
происходит дурацкое событие. Один из четверых (это должно быть Благочестивый
Робер) встает из-за стола и отправляется позвонить: он сообщает это вполголоса
своим приятелям.
Я быстро осмысляю ситуевину. Если пеленать троих
оставшихся сейчас, парень может воспользоваться дистанцией, которая нас
разделяет, и открыть классное родео. Мне совсем не хочется, чтобы он
порисовался захватом заложников. Почувствовав себя загнанным, он вполне
способен попытать это крайнее средство.
И кто знает, не устроит ли он тут тир?
Другие посетители, люди хорошего положения, как
принято называть их в мещанских романах, жрут, обсуждая то и се: как они жрали
у Бокюз, у Шапель, и все такое; видели постановку Не выплевывай, все
очень вкусно в театре Эдгара; обменяли свой одноглазый
автомобиль на слепой; а эти мерзавцы японцы так и будут продолжать экспансию
своих промышленных товаров на наши рынки; и не находишь ли ты, что у дядюшки
больной вид, с тех пор как его стали крахмалить? Кучи глупостей, чтобы убедить
себя в том, что они живые. Что это навсегда. Что подыхают только другие, но так
им и надо!
Мои люди ждут.
Я шепчу Берю:
– Вяжешь того, который отходит, но начнем
одновременно.
Его Величество восклицает под сурдину, что, уф, он
умирает с голоду, и пора бы уже заняться делом.
– Берите Жокея, – указываю я Старому. – Люретт пусть хватает
второго недомерка, а я позабочусь о Педро.
Разговоры, шум столовых приборов и челюстей создают
размеренный гул. Кстати и к месту вкусно пахнет. Как раз справа от меня пара
балует себя соте из телятины, от которого слюни льются рекой. Крохотные
морковочки, поджаренные аж до золотистости, вводят меня в помрачение рассудка.
– Место для стоянки легко нашли? – спрашивает Ахилл,
чтобы заполнить паузу.
Я замечаю, что этот квартал еще не стал проклятым и
если посильнее потыкаться, то дырку пробьешь.
Там подальше Толстяк чуть ли не наваливается на спину
Благочестивого Робера, и они оба скрываются в туалетных комнатах.
Наша очередь, баронесса!
В задержаниях всегда есть волнующий момент.
Невозможно предсказать, как станет реагировать клиент. Часто эффект
неожиданности сбивает с него спесь, и он позволяет повязать себя без
сопротивления. Ты можешь подбирать ему подарочную упаковку по своему вкусу, он
послушен, как молочный ягненок. В других случаях происходит совершенно
противоположное. Парень с ходу впадает в бешенство, пытаясь защитить свою
дорогую свободу любыми средствами. Между этими двумя крайностями располагается
тот, кто реагирует и даже пытается что-то делать, но, осознав чреватость,
смиряется. По виду я бы поместил наше трио в эту третью категорию. Я ожидаю,
что они чисто из формы поартачатся, поскольку их трое и просто так складывать
крылья будет западло. Но они сыграют на понижение, как только мы им
продемонстрируем наши боевые средства.
Ладно, выдвигаемся. Потому как парни уже достаточное
время наблюдали Старика и его чудную манеру ходить вокруг да около, они не
сразу въезжают, что мы лучники Ее Величества Республики.
– Извините, что прерываем вашу трапезу, господа, –
говорю я.
– Поверьте, мы глубоко тем опечалены, –
присовокупляет Ахилл.
Они смотрят на нас, раскрыв вафельницы, словно к ним
подошли со сбором пожертвований для пострадавших от наводнения на
монмартровском холме; похоже, у них слегка перехватило дыхание. И только увидев
сверкнувшую сталь наручников, они просекают. Дальнейшее поистине бьютифул.
Жокей реагирует первым, нырнув под стол, почти мгновенно. Он перемещается,
используя его как панцирь; пробежав этаким манером пару-тройку метров,
выпрямляется, сбрасывая свой деревянный покров на пол. Бум-бряк-дзинь-звяк!
Затем скрывается во входной двери. Люретт с места бросается в погоню, хотя я
ему поручил задержание совсем другого шкета. Который прыгает рыбкой, словно
футболист у ворот противника, желающий головой замкнуть подачу углового. Мяча
он не касается, зато с размаху въезжает своим калганом в открытую вывеску
Старика. Мессир принимается надувать носом кровяные пузыри и уже не соображает,
зачем он здесь. Он не человек с земли, Папаша, надо понимать. Генералы не
привыкли пользоваться пулеметами, равно как директора компаний швабрами.
А вот мой парень Педро решает со мной побоксировать.
Получает браслетами по адамову яблоку, и отправляется искать свою Еву на полу.
Последующее передаю бегло. Посетители перестают
жевать и наблюдают за вестерном. Содержатель, оставив свои плиты, визжит на
весь зал: «Убирайтесь и деритесь себе где подальше, хулиганье!» Счастливые халдеи
уже украдкой роняют посуду: способ досадить патрону, чтоб его инфаркт хватил,
толстого противного ублюдка, который кормит их гнусными объедками!
Бойкий хлыщ, отправивший в аут Патриарха, почти
достигает двери, но тут происходит классный трюк. Через весь зал пролетает
одинокий стул. То Берю, вышедший из отхожих мест со своим стреноженным
подопечным, видит, что один гусь уже почти оторвался от земли, и мастерски
прерывает его разбег. Стул угождает проныре в затылок. Тот испускает крик и
ныряет вперед. При этом валится на сидящую за крайним столиком даму и
опрокидывает ее, она пытается удержаться, зацепившись за скатерть, но скатерть
едет вместе с ней и своим грузом из беарнского, фруктов и антрекота. Карга
заполучает горячий кусок мяса в декольте, туда, где должно находиться обязательное, но вместо него болтаются сдувшиеся шарики. Она
верещит так, словно ей ввели раскаленную кочергу в ножны для термометра.
Подоспеваю я с наручниками Старика. Щелк-щелк. Итак,
что мы имеем? Миссия выполнена на три четверти. Где Жокей?
Выметаюсь наружу. Там столпотворение.
Целая куча народу желает немедленно линчевать
бригадира Пуалала, потому как последнему при виде выскочившего бывшего мучителя
кляч, преследуемого Люреттом, приходит в голову гениальная идея рвануть с места
свой фургон и сбить беглеца. Жокей лежит на мостовой, и в такой позе, что я
себя спрашиваю, а не сломано ли у него два-три позвоночника?
Толпа разгорячена до предела. И продолжает расти на
глазах; суверенный народ приближается, воинственно настроенный. Сейчас мы за
все заплатим! Им уже осточертел наш произвол!
Большая каланча Лефанже, остававшийся по счастью
снаружи для присмотра, утихомиривает бунтовщиков тем, что он якобы все видел.
Настоящее гангстерское гнездо. Бегущий коротышка прострелил ему полу! Он
показывает дырку в своей рыболовной куртке, возникшую после спешного
форсирования колючей изгороди одного форелевого хозяйства. Горячие головы
успокаиваются.
Я загружаю добычу в фургон. Ресторатор набрасывается
на меня: послушайте, и кто теперь оплатит побитые горшки? А убытки от
пострадавшей репутации?
Я хватаю его за верхнюю пуговицу белого кителя.
– Охолонитесь, – советую. – Когда держишь заведение,
которое используется в качестве воровского притона, следует поменьше возникать.
Если дело получит огласку, вам придется прикрыть лавочку.
Он тут же затыкается.
Я сую ему в карман пуговицу, которая осталась у меня
в пальцах.
Комментариев нет :
Отправить комментарий