Это был не то чтобы магазин, но и не совсем склад;
скорее, необъятное и причудливое помещение с бесконечно высокими потолками,
застекленное со стороны бульвара, в котором годами накапливался потрясающий
хлам.
Там находилось старое и древнее, и даже современное в
прежние времена, но все с заметной интерьерной доминантой. Подставки с гнутыми
ножками, стулья из бамбука или слоновой кости, рояли, принадлежавшие некогда
Мессажеру, столы в вычурном стиле, камины, разобранные и собранные заново, как
пазл, каждая деталь которого пронумерована белой краской; скатанные ковры:
китайские, несколько персидских; люстры моравские или голландские; портшез,
купленный, вероятно, у роскошной куртизанки; мавританские штуки, черт, как их?
из кованой меди; а затем и все прочее, уложенное стопками, наваленное
вперемешку, подвешенное, прислоненное, штабелированное, возвышающееся
пирамидами, устилающее слоями, загромождающее проходы…
Чтобы пробраться в это место, перегруженное описанным
ужасом, следовало пересечь дворик перед парадным крыльцом, выходившим на
бульвар Гувьон-Сен-Сир; но данная дверь была забаррикадирована изнутри
Гималаями вещей совсем уж убогих, и потому, видимо, сосланных подальше от
случайного взгляда снаружи сквозь серую витрину с разводами. Так что для входа
пользовались служебным подъездом с раздвижными воротами для приема объемистой
мебели. Сразу же направо была проложена дорожка сквозь этот бедлам, ведущая в
комнату, исполнявшую роль кабинета. Вопреки ожиданиям, она была светлой,
чистой, со стильной обстановкой, включая софу, покрытую оранжевым шелком, с
расположившимся на ней целым выводком подушечек ультрамаринового цвета.
Хозяин здешних мест, Ахилл Пармантье*, пятидесятилетний
мужчина, несколько плешеватый и брюховатый, вел обсуждение с двумя не очень
симпатичными парнями. Один имел бельмо на глазу, не красившее ни его самого, ни
его характер, другой смотрел на всех и каждого с таким видом, словно обдумывал,
сколько это ему принесет, если его завалить.
– Вас обули, как последних лохов, – объявил
собравшимся Пармантье.
Собеседники опустили головы, признавая правду.
Антиквар продолжил:
– Малыш Брюхатый был застрелен без предупреждения, и
они забрали с собой Задига.
– Кто это, «они»? – спросил Белый глаз, но ртом.
– На первый взгляд, люди из лаборатории.
– Люди из лабораторий не располагают разъездными
бригадами убийц, – заметил другой персонаж, имевший в качестве фамилии Жюльен.
– Мне кажется, они подключили фликов.
– Я мало представляю себе фликов, стреляющих без
предупреждения при всем народе; это было бы больше, чем превышение полномочий…
– Ну, если вы верите, что они этого боятся.
Послушайте, а Месрин, разве они посылали ему заказное письмо с уведомлением,
что собираются его уложить?
– И тем не менее, – вздохнул Пармантье, – я тут чую
кое-что другое, более сложное. Как бы то ни было, но чертов чемоданчик должен
представлять огромный интерес для некоторых людей. И это еще не все: я ожидаю
скорого визита. Задиг не трус, но все же сомневаюсь, что он скорее позволит
вырвать себе яйца, чем продаст меня.
– Мы вас прикроем, патрон, – заявил Пусто-один,
поглаживая припухлость своего костюма в районе подмышки.
– Спасибо. Но без лишнего шума. Даже если у нас
возникнет какое недопонимание, не вмешивайтесь, пока оно не перерастет в
откровенный скандал. Я бы предпочел переговоры.
– Вы, что, собираетесь договариваться с типами,
которые, еще и не объявившись, замочили ваших лучших парней? – проскрипел
Жюльен.
Он достал из кармана коробочку леденцов Вальда, взял
один и засунул себе в пасть с благоговением, словно речь шла об облатке.
Пармантье смотрел на него в ожидании, когда он взлетит, как в рекламе, но
человек, похожий на стервятника, даже не оторвал зада от стула.
Ахилл Пармантье был человеком решительным; он не
ведал страха вопреки своему облику пузанчика, источающего обывательское
благополучие.
– Результат не заставил себя ждать, – пробормотал он,
глядя в застекленный проем, выходящий во двор.
Пеоны последовали его примеру и увидели у ворот двоих
мужчин, вероятно, иностранцев. Один был рыж, массивен и имел вид бывшего
боксера, более богатого на полученные удары, чем на нанесенные; второй смахивал
на цыгана. По всей очевидности, этот тандем появился здесь не за тем, чтобы
подкупить мебели, и даже не за тем, чтобы ее продать.
– Ну, а теперь надо держаться наготове, – объявил
Пармантье, – предчувствую, что эти господа прибыли с дурными намерениями.
Пусто-один снова положил руку на выпуклость пиджака.
– Мне не нужно много времени, чтобы его выхватить, –
заверил он с ужимками из вестерна.
Борис в сопровождении Стевена, пробрался по тропе,
проложенной сквозь джунгли запустения, к застекленной двери кабинета, в которую
и постучал.
– Входите! – отозвался Ахилл Пармантье.
Вместо того чтобы послушаться, Борис отодвинулся в
сторону, освобождая место Стевена. Последний уже держал в руках автомат и без
тени раздумья выпустил очередь через стекло в направлении Жюльена и Пусто-один.
Те повалились на пол с жалобным воем. Они не успели достать свое оружие, настолько
действие оказалось молниеносным.
Борис толкнул дверь.
– Вы действительно пригласили нас войти? –
переспросил он с учтивостью.
Ахилл Пармантье почувствовал, как мужество
скатывается в самые глубины его существа и там тяжелым грузом давит на сфинктеры.
Его испугала перспектива испачкать штаны, и он совершил над собой неимоверное
усилие.
Посетители выпутали два стула из ног своих жертв,
перенесли к столу, Борис даже поставил свой по другую сторону, иными словами,
рядом с Ахиллом Пармантье.
Длилась жуткая тишина, прерываемая лишь последними
хрипами умирающих. Борис и Стевена не выпускали хозяина кабинета из виду.
Пармантье двигал головой, смотря на них поочередно. Он гадал, с какой стороны
придет смерть. Ибо уже не сомневался в своей неминуемой кончине. Посетители
были людьми крайней жестокости. Безжалостная манера, с которой они расправились
с его телохранителями, говорила сама за себя.
Когда убивают, даже не поздоровавшись, значит, готовы
на все.
– Ладно, давайте покончим с этим, – выговорил он.
Он думал о своем пистолете, находившемся в нижнем
ящике стола. Сейчас оружие казалось таким же бесполезным, как, например,
авторучка. Посетители не позволят совершить ему ни одного лишнего движения.
Стевена указал на Пусто-один и Жюльена.
– Вашим охранникам повезло: они не успели помучиться.
От очевидного намека в животе толстяка заледенело.
Что ж, он готов умереть. Он всегда держал в уме эту перспективу. Когда
обделываешь свои делишки в стороне от закона, облапошивая всех и каждого,
включая своих сообщников, следует свыкнуться мыслью о подобном финале. Он
спросил себя, а не лелеял ли он в течение всей своей жизни этот губительный
соблазн: закончить жизнь резко. Погибнуть от ножа в спину или пули в затылок.
Но он, кажется, зашел чересчур далеко. По лицам посетителей можно было
прочесть, что «это» будет трудным, даже ужасающим.
– Догадываетесь, за чем мы пришли? – спросил Борис со
своим странным акцентом.
Пармантье кое-как сглотнул и пробормотал:
– Да, но все же скажите сами…
– За чемоданчиком, естественно!
– Естественно, – согласился Пармантье.
– Быстро! – подстегнул Стевена.
– А вы не думаете, что он где-нибудь в другом месте?
– рискнул скупщик.
– Нет, мы думаем, что он здесь, – спокойно ответил
Стевена.
Его взгляд, черный, напряженный, походил на
буравчики, вгрызающиеся в глаза терроризируемого человека.
– Послушайте…
– Встать! – прервал его Борис.
Пармантье поднялся, слегка изогнувшись буквой «зю»
между креслом и столом. Борис отодвинул сидение, затем потянулся к животу
собеседника и стал распускать его ремень.
– Да что вы делаете? – попытался возмутиться человек.
Не ответив, Борис взялся за брюки; он расстегнул их
полностью, так что они упали на туфли Пармантье; затем стянул плавки, обнажив
жирный бледный зад, вспузыренный целлюлитом.
– Навалитесь немного на стол.
Хозяин остался неподвижен.
– Я хочу всего лишь раздавить ваши яйца. Если вы не
примете положения ad hoc**, я выстрелю не целясь, все ваше хозяйство
разлетится, и вам нечем будет больше писать.
Пармантье пролепетал:
– Зачем? Хорошо, я отдам чемоданчик и все, что
пожелаете. Вам так уж хочется меня помучить?
– Наказание, – коротко ответил Борис, – не стоило
затевать споры; за все надо платить.
Левой рукой он схватил антиквара сзади за шею и
толкнул вперед.
– Минутку, – вмешался Стевена. – Если он обрубится, мы
потеряем время. Где чемоданчик?
– В одном из сейфов, в магазине их много, старые
модели на продажу; он в черном с окантовкой из латуни.
– Ключ?
– В нижнем ящике стола.
– Давай!
Толстенький человек наклонился. Он чувствовал себя
спокойным, отрешенным. Испытанный страх слегка пьянил.
Борис по-прежнему держался позади него. Он смотрел на
открывшиеся тестикулы своей жертвы, затем возликовал:
– У него гусиные яйца! Знатный получится омлет!
Пармантье нащупал рукоятку пистолета, дремлющего на
ворохе бумаг. Это был момент, про который сказано: «сейчас или никогда». Он не
успел бы выстрелить в своего визави, тот не спускал с него глаз. Единственный
шанс…
Он действовал не думая, инстинктивно. Выхватив
оружие, просунул дуло между ног и нажал на курок.
Последовал дикий крик. Борис отпрыгнул назад. Пуля
ожгла ему пах и вошла в живот.
– Черт! – сухо высказался Стевена.
Пармантье бросился на пол. Он хотел повернуться,
чтобы еще раз выстрелить в Бориса, но Стевена был уже рядом и послал его в
нокаут ударом ноги по темени.
_____________________________________
*Прости, о, мой обожаемый читатель, за то, что
поместил двух «Ахиллов» в эту историю. Но первый существует уже десятилетия, а
второй появился для каламбура. –
Сан-А.
**как указано (лат.).
– Прим переводчика.
Комментариев нет :
Отправить комментарий