Уоки-токи зудит. Матиас включает связь. Это Лефанже.
– Улитковод покинул жилище и катит к Парижу за рулем
Гольфа GTI
беловатого цвета с черным капотом. Я следую за ним.
Я наклоняюсь к аппарату и нажимаю кнопку передачи
поверх пальца Рыжего.
– Ты один?
– Нет. Берюрье рядом со мной.
– А Пино?
– Остался на месте.
– Как только парень прибудет по назначению, сообщи,
будем брать.
– Заметано.
Матиас кладет обратно прибор зелено-желтого цвета, по виду, для очень
«больших осенних маневров».
– Похоже, что-то не склалось, господин комиссар? –
подмечает наш проницательный.
– Я сыграл с одним типом шутку, она добром не
кончилась.
Я пересказываю свое злоключение с Прэнсом и передаю
удостоверение личности последнего.
– Он явно был сердечником. Ультрафиолет за такое время
не мог его убить, – выносит диагноз мой сотрудник.
Он изучает фото и кивает олимпийским факелом,
заменяющим ему голову.
– Его зовут не Прэнс, а Принтцер; это один уголовник
немецкого происхождения. Он уже совершил два нападения на бронированные
фургоны, один в Страсбурге, лет десять как, другой два года назад в Лионе.
Кроме того его подозревают в организации многих нашумевших дел, оставшихся
безнаказанными. Мозг, что ты!
– Как много ты знаешь, Ван Гог! По-твоему, он может
быть организатором ограбления ГДБ?
– Это кажется очевидным.
В липовой ксиве адрес лежки указан как: 440, рю де
Пасси. Скорее всего, он взят от фонаря, но все же следует убедиться.
– Не часто, однако, углы загибаются от эмболии, –
блистаю я ослепительно, словно солнечное зеркало.
Чтобы навести на чердаке порядок, я приступаю к
генеральной инспекции имеющихся данных. Все они разбросаны, как колода карт, выпавшая
из самолета. Вот она целиком: америкосы, обутые группой международных
террористов; пройдоха, у коего я увожу их чемоданчик с самым невинным видом и
коий же сваливает потом из больнички; взломщики, выпотрошившие часть сейфовых
ячеек при участии худосочных замухрышек жокейского стиля; служащая банка,
глубоко тронутая умением господ урок проникать в потаенные места; главарь
банды, склеивший ласты от сердечного приступа, когда его саркофагировали в
течение четверти часа в бронзировальном аппарате. Все это производит на меня
странное впечатление. Кажется одновременно наипростейшим и непостижимым, для
разгадывания таким же трудным, как спряжение глагола surseoir* в пассе композе (которое Его
Степенство называет не иначе как пассе компосте).
Надо, однако, раскочегаривать паровоз. Похоже, новый
профессиональный подход сбивает меня с толку, вот так история! Я еще не успел
привыкнуть к этим новым методам, каковые сам же пожелал применить в момент
великого экзистенциального бардака. Почему «экзистенциального», спросишь ты
меня? А почему нет, отвечу я с тем знанием дела, которое приводит в восхищение
всех моих подружек (равно как и знание конкретного дела, которое они
сегодняшним вечером не доверили своим мужьям).
Но подожди, не уходи, действие сейчас двинется дальше.
Все детали механизма на месте, надо лишь кое-где чуть подправить. Краткий
период притирки одного к другому – и в путь-дорогу, моя колымага (надеюсь, ты
не против диссонансных рифм)!
Уоки-токи подтверждает это.
– Алло! Вы слышите меня? – беспокоится хриплый голос
Его Великобрюшия, в котором ощущается чертовски сильная отмеченность напитками,
запрещенными к свободной продаже в школьных буфетах.
– Тик в тик! – отвечает Матиас.
– Воткни самому себе этот втык, приятель, – зубоскалит
наш Беранже. – Это ты, Костровой?
– Я, – безропотно соглашается Матиас, давно
смирившийся со всеми прозвищами, вытекающими из его пламенеющей рдяности.
– А не дашь ли ты мне комиссара, если, ипотечно, он
тамочки.
– Не разъединяйтесь!
Я хватаю большую зеленую штуку с телескопической
антенной, смутно напоминающую рыболовную удочку, воткнутую в ящик с опарышем,
на пару с которым она и работает.
– Слушаю тебя, Толстый.
– Все псу под хвост и по самые уши! – объявляет он. –
Клиент, видать, нас вычислил, потому как свалил на скорую руку и так крутил
педалями, что сейчас, должно, уже покупает билет на Маладивские острова.
– Объяснись.
– Он тормознулся во втором ряду, ни с того ни с сего,
и бросился в подъезд дома. Мы чуть пождали, думая, вдруг просто приспичило, но
так как он не выходил, заглянули пошарить взглядом. Тогда и заметили, что в
подъезде сквозняк. Ты меня слышишь, ты там, Главный?
Главный отбивается от подползающей к нему злобной
раздражительности, черной изменницы, подтачивающей силы. Дух! Дух, прежде
всего! Когда помрем, заметим. Пока же следует быть хозяином любого положения.
Стоит сказать, что в своих сокровенных глубинах, и именно по указанной причине
это проявляется только в подходящее время, я ощущаю себя cool**.
– А вы, если я правильно понимаю, два олуха? –
спрашиваю я тоном настолько холодным, что микрофон уоки-хреноки покрывается
инеем.
Жестокий, я добавляю:
– Я считал исландского рыбака императором слежки. Он
что, одурачивая форель, стяжал себе славу человека-невидимки?
– Правильно, давай заводи себя, парень, – отвечает
Берю. – Если больше нечем там заняться, ты напиши все это на бумажке, оно нам
очень пригодится, в запорные дни. Ну так что делать-то? Ты хочешь, чтобы для
очистки совести, мы продолжали тут торчать, вымаливая у Божьей матери отпущения
грехов?
– Где вы?
Косноязычный ответ звучит музыкой для моих измученных
перепонок.
– У четыреста сорок на рю Пасси.
Матиас вскакивает, как что надо у одинокого воина в
женской бане. Я же, человек большего самоконтроля, ограничиваюсь тем, что
вскрикиваю:
– Что ты говоришь!?
Мамонт от неожиданности утробно бурчит.
– Э, полегче, Главный, ты мне весь интерьер ушей порушишь!
Чего ж орать так сильно?
Внезапно (или резко, даже одним махом) я становлюсь
спокойным, как телячья голова, присыпанная петрушкой, на прилавке мясника.
– А? – спрашивает Бугай сквозь эфиры, – что значит
этот рев в шесть баллов по шкале Рейтера?
– Берю, – мурлычу я, – Гаврош ты мой, тубо мое, мое
совсем все, двигай в темпе, опроси народ, проживает ли в их доме некий Флавий
Прэнс?
– Как кликуха, ты говоришь? Вот, черт! Тут обратно
Педро, король улиток.
– Пусть Лефанже следует за ним один. А ты оставайся
там с уоки-токи.
– Лады! Подожди, я прервусь, надо приткнуть прибор под
полу, чтобы выбраться из тачки, потом опять тебя вызову.
И следом тишина.
Я смотрю на Матиаса.
– Что
ж, комиссар, – говорит он, – похоже, все начинает складываться, нет?
Через
две минуты Упитанный снова выходит на связь.
– Хоккей, – сообщает Александр-Бенуа, – Педро отъехал,
за ним и наш Спиннинг с двумя катушками; я же у подножия развороченного девства***,
и готов исполнить моего пьяного сантехника. Какой фамилией, ты сказал,
интересоваться?
– Прэнс.
Уоки-токи решает сыграть в испорченный телефон с этим
именем, вроде бы таким простым и коротким.
– Пенс или Пенис?
– Почти Пенс, но амеррриканский.
– А, Прэнс, – догадывается Огромный.
– Именно!
– Пойду разузнаю. Что делать, если Пенис дяди Сэма в
самом деле ночует здесь?
– Ничего, жди меня, я сейчас буду.
– А вдруг он смоется до твоего появления?
– Я сильно удивлюсь. Отключаюсь!
Мчусь, закидывая ноги за уши.
Внизу сталкиваюсь со Стариком и его новой пассией,
прическа чуть пышнее, чем у предыдущей, вся окутана тайной и тюлем, в стиле
Гарбо. Он воздерживается от представлений.
– Что-то новое, мой дорогой?
– Матиас введет вас в курс, Ахилл, если только
выберете время его послушать.
– Надо показать наше маленькое заведение мадам графине
Ослабеллье, затем осведомлюсь.
Кабина лифта поглощает их, затем возносит к мимолетным
радостям.
_____________________________________
*отсрочить (франц.). В русском языке нет «passé composé» (сложное прошедшее время), так
что затруднения простого француза с этим неправильным глаголом не очень
понятны, но попробуйте употребить наш эквивалент в несовершенном виде – держу
пари, не меньше половины скажет: «отсрачивать». (Сноска согласована с автором).
– Прим. перев.
** 1) бесстрастным, 2) крутым (англ.). – Прим.
перев.
***явно, «разворачивающегося действия». С другой
стороны, у подножия? Возможно, на днях в туалете Берю попалась рецензия на
авангардистский спектакль о восхождении буддистских монахов на Джомолунгму или
волнениях окрестных жителей по поводу непрерывных семейных скандалов на Олимпе.
Во всяком случае, семантический анализ его личного языка открывает двери любым
предположениям. – Сан-А.
Комментариев нет :
Отправить комментарий