– Ку-ка-ре-ку! – орет кто-то с напрягом и чуть ли не в
ухо.
Петел, так его, взлетевший на сеновал, чтоб подальше
было слышно. Обнаружив нового постояльца, настраивает себя на выяснение, кто
круче. Чего-то кулдычит, трясет гребнем и бородой, топчется на месте и
распушает перья – петушится, одним словом.
Нет, дружище, биться мы с тобой не будем.
Обуваем башмаки, уклоняемся от атаки и спрыгиваем с
сарая.
– Ку-ка-ре-ку! – оглашаются окрестности победным
кличем.
Да-да, равных тебе нет. Даже в супе.
Старика не видно. Ни во дворе, ни в окнах домика, ни
на огороде. Открытый сарай тоже пуст – буренка уже отправилась на поиски
полыни. Прощаться не с кем.
Не желая разбираться с калиточной щеколдой,
перемахиваем забор и продолжаем прерванное вчера движение.
Петляющая дорожка постепенно спрямляется, образуя
обычную сельскую улицу, которая выходит на широкое более или менее открытое
пространство. Похоже, центр поселка. К краям жмутся одноэтажные шлакоблочные
бараки, в середине возвышается нечто сильно обугленное двухэтажное, отчего-то
не сгоревшее до конца, вопреки своей бревенчатости. Загадка.
На дальней от нас стороне среди деревьев проглядывают
опять же бревенчатые, но одноэтажные, строения. Тоже крайне потемневшие, однако
не от огня, а от старости с сыростью. Все они явно заброшены, за исключением
переднего с когда-то крашеными в зеленый цвет окнами и дверью.
Нигде никого нет. То ли еще не встали, то ли,
наоборот, уже ушли. В поля?
Справа в площадь вливается дорога, слева из нее выливается. На
северо-восток. Сверяемся с планом навигатора. Направление на терминал
сместилось к северо-западу. Получается, нам по дороге с последующим поворотом снова
налево.
Но для начала дорога загибается вправо и ныряет вниз.
Слева открывается мощное промышленное сооружение из темно-красного
кирпича с высоченной трубой. Кажется, фабрика, а не завод. Хотя непонятно,
почему. В любом случае, предприятие давно закрылось.
Спускаемся вдоль кирпичного забора с декоративными
башенками и выбираемся к мосту, похожему на тот, что мы видели на въезде. На
другом конце, на обочине, опять стоит указатель, но табличка развернута не в
нашу сторону. Проходим и оглядываемся. Надпись та же: «Надоль», но с
пририсованным знаком вопроса.
Дальше дорога карабкается на подъем, круто заворачивающий
влево. На самом верху образует некую площадь на берегу лягушачьей заводи,
обогнув которую, берет вправо и переходит в улочку с деревенскими избами.
Несмотря на крайнее свое местоположение, площадь, видимо,
центральная, потому что, наверняка, единственная. Справа, прямо перед затянутым
ряской прудом, имеет быть очень странный дом, каких видеть нам еще не
доводилось. Сам по себе дом-то достаточно обычен, может, чуть просторнее, чем
большинство, да в ограде две собачьи будки вместо одной, но в пробитую крышу
ему вставлен огромный золоченый крест на растяжках. Все-таки нашли куда его
приспособить.
На левой стороне площади располагается строение
попроще, павильонного типа, но тоже не без изыска. Обнесенное сплошным шиферным
забором, крашенным в ярко синий цвет. К закрытым воротам приколочен какой-то
пластиковый лист, на котором старательно выведено: «Торговый центр ХАРИНО».
По канону в лавках продается оружие, броня, зелья и,
случается, магия. Сюда же сбываются трофеи.
Толкаем створку. Отходит она без скрипа, но с
заполошным звякобряком из павильона, куда, через просверленную в стене дырку,
от ворот тянется шнур.
В окне рукописный плакат:
ПЕЙ АКТИМЕД И НЕ КАШЛЯЙ!
Реклама, однако.
Входим внутрь. Над головой опять взбрякивает своим
содержимым пляшущая на веревочке ржавая банка. Из-за прилавка, положив мясистые
руки на стойку, в упор смотрит мужик с круглой лоснящейся мордой.
– С ранья невтерпеж? – приветствует он нас вопросом.
Если это по поводу заехать ему в просящее рыло
кирпичом, то пока вроде бы не за что. Посему в качестве ответа неопределенно пожимаем
плечами и начинаем оглядывать товары.
Их, откровенно сказать, не в изобилии.
За стойкой в углу на пластмассовых плечиках весит
брезентуха повседневной носки. На самодельной этикетке так и указано: «Роба». Ниже
накарябана цифра 3. То ли цена, то ли наличное количество экземпляров.
На полке выставленные в ряд бутылки и табличка:
«Актимед 1». Видимо все-таки, цифры относятся к цене, потому как бутылок с
целый десяток.
Под стеклом витрины небольшая стопка брошюр с
названием: «Спасем братьев наших меньших». Ценник тоже не затейлив: «Бумага 2».
– Деньги тут у вас где берут? – спрашиваем
кругломордого.
– Нигде не берут, свои имеют, – отрезает он и опускает
правую руку под прилавок. Там что-то гремит, возможно, нащупанный топор.
Дабы успокоить хозяина, отворачиваемся.
Вот это да!
В угловом застекленном шкафу стоит двуручный меч
ростом нам под подбородок и шириною в ладонь, если класть ее поперек клинка.
С этим-то ратоборным мечом на плече и представляется былинный
богатырь, возвращающийся из похода к басурманскому становищу.
– Много ль накосил Илюша? – шутливо спрашивают
работающие в поле сельчане.
– Да я их косил, а не считал, – благодушно отвечает добрый
молодец.
Нам таким махать, пожалуй, не под силу.
– Почем кладенец? – поворачиваемся к хозяину.
– Не про тебя вещь, – еще больше расплывается тот
мордой. – Тыщу услов кузнецу и сто заведению.
Цены тут, значит, меряют в услах. Ладно, не в уях.
В сопровождении двойного звукобряка выходим на харинскую
площадь.
Касаемся пальцем ландшафтного символа на интерфейсе
навигатора. Направление на терминал западное. В поперечный проулок прямо по
ходу нашего движения. Туда и устремляемся по вихляющей тропке.
Через пару домов проулок обрывается, выходя в чистое поле.
На отшибе слева дощатое строение без забора и огорода. Справа на обочине очередной
столбик, но на этот раз в самом деле с указателем. На табличке нарисована
стрелка вверх, рядом с ней написано: «Нарынок». Почему-то слитно. Возможно,
устойчивое сочетание перешло здесь в разряд наречий.
– Сынок, – раздается слева, – наконец-то, я тебя
дождалась.
В окно последнего домика выглядывает старушка и призывно
машет сухонькой ручкой.
– Меня? – удивляемся, приблизившись.
– Тебя, тебя, кого ж еще,– тараторит она, – здесь
никто и не ходит уже.
– А что на рынок больше никому не нужно?
– Да нету там рынка давно, как харю нагнали, так и
кончился.
– Какую харю?
– Чи к лабазнику по пути не заглядывал?
– В торговый центр-то? Заглядывал.
– Лико евонное видал? За три дни не описаешь.
Старушонка мелко хихикает.
Так, этимология понятна. Харю, получается, и саму положено
с заглавной буквы. С большой, то бишь.
– Меня-то чего ждала?
– Да плоха я стала, ноги совсем не ходють. Надо бы
лекарю показаться.
– И что, на горбу тебя нести?
– Да зачем? Каталка ж у меня имеется. Прям за домом и стоит.
Заглядываем за угол. Действительно, к стене прислонена
опрокинутая тачка об одном колесе. Переворачиваем, выкатываем. Транспортное
средство не тяжело, но до визга скрипуче.
– Есть чем смазать? Солидол, например.
– Откуда, чи я тележникова вдовица?
– А чья ты вдовица?
– Лесникова. Погодь, может, змеиным ядом?
– Лучше пиявки, или уж сразу припарки.
– Ну, а барсучий жир пойдет? Я им тоже колени мажу.
– Пойти-то пойдет, но будет ли с того прок, так сразу
и не скажешь. Пробовать надо.
Она полускрывается, шарит где-то внизу, вероятно, под
кроватью, и вытаскивает темно-коричневую баночку.
Откупориваем, выковыриваем палочкой и напихиваем во
втулку. Крутим колесо взад-вперед. Немного покочевряжившись, оно перестает визжать
и даже смягчает ход.
– Подложить найдешь чего?
– А как же, – протягивает она приготовленное стеганое
одеяльце.
Расстилаем и вздыхаем:
– Ну, карета подана, пожалте во дворец, принц уже
заждался.
– Хи-хи-хи, – заливается лесникова вдовица, – прынц!
Подходим к окошку вплотную, она уцепляется нам за шею,
подхватываем и легко вытаскиваем. Усаживаем в карету.
– Куда править-то?
Она поднимает руку и роняет ее вперед.
– В амбулаторию.
Едем обратно. Выезжаем на площадь. Двери харинового
заведения теперь широко распахнуты.
– С ассортиментом-то у Хари не богато, – заводим
разговор.
– Да он все больше на заказ торгует. Чего попросят, то
и выискивает, пока не найдет. Вишь крест на молельном доме? Харя и привез
откуда-то.
– На телеге привез?
– На ней, на ней, – подтверждает она.
– А ты чем живешь?
– Скорнячу понемногу. Из тех шкур, что от мужа
остались. Так все и кличут скорнячихой.
– И чего скорнячишь?
– Да в последнее время больше даже и не скорнячу, а
кожевничаю. Портупеи в перехлест, у городошных на них спрос.
– Городошные, это кто такие? – спрашиваем.
– Ну, те, что в городке живут, там где рынок был.
– А зачем им портупеи?
– Ну, рынок-то потом был. А сначала военный городок.
Они там и маршировали, и жили, пока все не развалилось. А портупеи как память.
– А давно военные были?
– Тут непонятно, я-то не помню, мне прабабка
рассказывала. А Харя так сам там служил.
– Сколько ж ему лет, получается?
– Ничего не получается, он раза в три меня моложе. Говорю
ж, непонятно. Речи у нас об этом заводить не принято.
Скорнячиха принимается вертеть головой по сторонам.
Из ворот молельного дома выходит волосатый мужик в
темной юбке. Наверное, подрясник. И глядя на нас, затягивает нараспев:
– Покайтесь, заблудшие, грехи отягощают душу!
– Чего это он? – косимся мы.
– Чего, чего? – отвечает она вполголоса. –
Пожертвований просит. Ехаем быстрее, а то еще собак спустит.
Ехаем быстрее. Устраивать побоище под сенью креста
как-то не по-христиански.
На спуске приходится больше тормозить, за мостом –
напирать.
– А тут чего было? – интересуемся возле кирпичного
предприятия.
– Фабрика. Камвольная.
– Это как?
– Сукно хорошее пряли. На мундиры.
– Офицерам, что ли?
– Да то еще раньше было. Когда дворяне ко двору являлись.
После, правда, уже генералам, но здесь таких не водилось.
– А потом?
– Потом все развалилось.
– Отчего?
– Кто ж знает, – вздыхает она. – Давай лучше о
веселом.
– Давай, – соглашаемся, напрягаясь на самом крутом
месте.
– Вишь горбатый идет? Щас посмеемся.
Навстречу нам в самом деле спускается мужик, полный кавалер
ордена Сутулова.
Поравнявшись, скорничиха резко выбрасывает руку:
– Дай за горб подержаться!
Мужик от неожиданности слегка отшатывается, сходит на
обочину, затем отвечает:
– А на что тебе? Ты и так, я смотрю, счастливая.
И долго хохочет нам вслед.
– Тут навскось можно, – кивает скорнячиха на тропинку,
уходящую влево.
Едем навскось, виляя меж кустов. Вскоре выбираемся к торцу
бревенчатого дома с зеленым окном. Огибаем угол и подкатываем к зеленой же
двери.
К двери прибита фанерка, на которой каким-то углем
нацарапано: «Сегодня прием в городке».
– Вот незадача, – вздыхает, поджав губы, скорнячиха. –
Если б взяли от дома в другую сторону, уже бы там были. Лекарь-то у нас один на
всю округу, и никак не угадаешь, где принимает. Разве что к коновалу заехать?
– А тот где принимает, на конюшне?
– Не, на дому. Это у нас в деревне, поближе к
середине.
– Ладно, поехали назад, там разберемся.
Народу на обратной дороге попадается поболее, и каждый
встречный весело интересуется:
– Что, скорнячиха, катаешься?
– Катаюсь, катаюсь, – отвечает она, – хочу вас
запомнить напоследок. У кого прыщ на носу, а у кого штаны сзади порваны.
Хохотать нам вслед уже никто не хохочет.
Через полчаса взъезжаем на харинскую площадь.
Из ворот молельного дома выходит длиннополый мужик и
направляется к торговому заведению. На ходу осеняет нас отмашистым крестом и
благодушно тянет, не поворачивая кудлатой головы:
– Не отчаивайтесь, дети мои, Господь вас не забыл!
– Слава богу, – радуется скорнячиха, – набрал-таки
пожертвований.
– Куда, говоришь, к коновалу-то? – напоминаем мы ей о
цели.
– За четвертой избой слева тропинка на зады. Она и
выведет.
Доезжаем, сворачиваем. По узкому проходу добираемся до
раскрытых ворот не шибко казистого дома. Вдоль завалинки лежит бревно,
очевидно, для ожидания. На закрытых дверях опять же на прибитой фанерке
прейскурант: «Вросший ноготь – 1 бут., больной зуб – 1 бут., общее
кровопускание – 1 бут. За вход – 1 бан. огур.» Ниже приписка: «Коли нет, щас
буду».
– Если ты хочешь вырвать себе зуб, нужен один бут, –
говорим мы скорнячихе назидательно. – Или тебе больше поможет кровопускание?
– Уж и не знаю, – раздумчиво отвечает она, – да и
раньше вечера он точно не вернется. Видать, кто-то уже приходил, так что они с
отчем сейчас за столиком на задах харни этот самый бут уговаривают.
– Ну и куда тебя теперь везти, в городок, что ли?
– В городок на колесах нельзя, там на входе охрана,
права требует.
– Какие еще права?
– Ну, тариф у них такой, коли туда и обратно, тоже
один бут получается. В городок надо пешком, через гаражи.
– Пешком, это как?
– Ну как, как? Сам думай.
– В смысле, я пешком, а ты на мне верхом?
– Ну, так, наверное, легче, чем если на руках.
Скорнячиха пожимает плечами и принимается разглядывать
табличку на дверях.
– Ладно, – говорим, – поехали. Тачку лучше у тебя
оставить.
Выезжаем на улицу, катим к площади.
Из ворот харинского заведения вываливается долгополый
и, оглядываясь на ходу, кричит:
– Не радуйтесь, христопродавцы, Господь вам все
припомнит!
Что-то, видать, не склалось.
Доезжаем до домика на отшибе, заворачиваем за угол.
– Ну давай, лезь на закорки, только сильно не елозь, я
щекотки боюсь.
– Ревнивый, значит, – подсказывает она.
– А черт его знает, – отвечаем мы.
В старушке от силы тридцать килограммов, так что она
вполне транспортабельна даже этаким манером.
Выбираемся в поле. Слева оно постепенно понижается и
переходит в заливные луга речной поймы. Вон в том ивняке на противоположном
берегу мы вчера разыскивали запавшую на полынь корову. Выше и правее на склон выходит
задами прикольная стоянка отжившей техники.
Проселок, ведущий к городку, обильно порос травой.
– Совсем с соседями не общаетесь?
– Да они гордые, мы для них деревня.
– А они для вас?
– Они? – задумывается скорнячиха. – Да никто. Лекарь у
нас вот общий. И погост. Скоро мимо пойдем.
Не то чтобы так уж скоро, но дорога упирается в
оконечность выступающего слева редковатого леска с проглядывающими крестами. Прямо
в прикрытые деревянные ворота, стоящие отдельно. Роль кладбищенской ограды
исполняют кусты и деревья.
– Всех сюда снесут, с этой стороны или с обратной, –
продолжает она свою мысль про дружбу народов.
Не совсем всех. Есть еще неукорененные, тем обрести
покой, как выяснилось, потруднее. Но не лесникова вдовица заводила порядки.
Проселок, огибающий погост, далее порос уже лебедой. За
поворотом открывается вид на городошные огороды и гаражи.
– В гаражах-то у них что?
– То же, что у всех в сараях. Кто чего-то мастерит.
Остальные хранят хлам да картошку.
Дорога загибается к противоположному входу на погост.
Ворота здесь уже из листового железа, но так же существуют сами по себе.
Посыпанный шлаком путь ведет вдоль гаражей, потом
скрывается за ними.
– Нам туда, – показывает скорнячиха вправо, на тропку,
ныряющую в узкий проход, перекрытый в глубине двумя металлическими трубами,
криво вбитыми в распор. За ними к железной гаражной стене пристроен железный же
курятник с навесным замком. Изнутри сквозь сетку смотрят три печальные куры
какого-то ржавого цвета.
– Ко-ко-ко? – начинает одна, склонив голову.
– Может, в поле выпустим? – сердобольно спрашивает за
плечами скорнячиха. – Глядишь, они где в деревне найдут себе нормальное жилье…
– Курокрадство молодцу не к лицу, – отвечаем
решительно.
Не оправдывая куриных надежд, следуем мимо.
На выходе из гаражного массива красочно высится мусорная
свалка, в которой роется с десяток котов, настораживающихся при нашем появлении.
– Мое! – злобно взвывает сверху один, отъявленно
разбойного вида. Остальные поддерживают его криками про то, что самим мало.
– Давай, с троих рыжих шкуры спустим, – опять подзуживает
скорнячиха. – Я тебе такой малахай сошью, все девки твои будут.
– Обойдусь, не Чингисхан.
Между кубическим сооружением в греческом стиле и
развалинами сложившегося панельного дома с неизвестным количеством этажей выбираемся
на центральную аллею, мощенную выщербленными бетонными плитами.
Прямо напротив нас за кованой железной оградой вполне
ухоженное кирпичное трехэтажное здание, крытое черепицей. У сторожевой будки
исключительно знакомые лица. Упираясь мордой в закрытые ворота, стоит сивый
мерин, впряженный в телегу с наваленными решетчатыми пролетами. На передке в
обнимку с кнутом лежит, поджав ноги, бугай. Вокруг них бегает старикан во
френче, перепоясанном портупеей, выясняя, кому теперь убирать густо рассыпанные
по площадке конские яблоки. Поскольку бугай откровенно спит, старикан выясняет это,
надо полагать, с мерином. Во всяком случае, последний время от времени
одобрительно ржет. Знает, скотина, что его-то по-любому не заставят.
Скорнячиха от восторга аж повизгивает нам в ухо.
– Ты за кого? – спрашиваем, слегка повернув голову.
– Ну, самый умный тут конь, рази не видно?
– Ладно, ты давай амбулаторию показывай.
– Да вон она, рядом.
На той стороне площадки панельное двухэтажное строение
с белыми занавесками на пыльных окнах. Подходим к закрытым дверям. К ним
прибита фанерка, на которой тем же почерком нацарапано аналогичное объявление:
«Сегодня прием в поселке».
– Ничего не поменялось, – вздыхает скорнячиха.
– Постой, ты о чем?
– Да как лекарь пристроился в мисю, таблички так и
висят. О прошлом годе, когда кузнецов подручный порвал вожжи, а я зашивала, он
меня возил сюда.
– Какая еще «мися»?
– Да я знаю? Кака-то культурна.
Она кивает на здание за кованой оградой.
– А когда он, говоришь, туда пристроился?
– Да года три, почитай.
Вывернув шею, пытаемся глянуть ей в глаза. Она ловко
уклоняется за затылок.
– Слушай, не юли, тебе, ведь, все это было известно?
– Известно-то известно, да вдруг чего изменилось? А
теперь я точно знаю, что все верно запомнила. Коновал вот раньше огурцов не
брал. Стареет, видать.
Брайан мощно выдыхает, выгоняя зародившуюся было
злость.
– Не серчай, – добавляет примирительно лесникова
вдовица. – Тебе не в особую тягость, а я там расскажу, что ты хороший.
Брайан усмехается.
– Да меня туда, может, и не пустят.
– Да что ты, – всплескивает она руками, – у тебя ж
подвиг впереди, я чувствую.
– Ты крыльями-то не маши, а то взлетим.
По-одвиг. Брайан привык мыслить проще. Найти и
завалить дракона. Чтоб не пульсировал самовлюбленно рогом. Никаких подвигов, это
личный вызов.
Скорнячиха опять уцепляется за наши плечи.
Оглядываемся.
– Ну что, обратно нести?
– Да тебе, вроде, сюда нужно было.
– Сюда.
– Назад я могу с кузнецовым подручным, ему все равно
мимо дома ехать.
– Да он, поди, до вечера будет спать.
– Не будет, я слово знаю. Надо только подойти.
Издалека не подействует, я уже сегодня пробовала.
Подходим. Бугай по-прежнему не шевелится.
Скорнячиха свешивается с нашего плеча и зловеще шепчет
над его ухом:
– А давай у этого пентюха коня сведем!
Бугай вскакивает и замахивается кнутом. Мерин с испугу
лезет на ворота, телега дергается, и бугай валится навзничь в железо. Железо
гремит, бугай матюкается, мерин ржет, старикан притихает.
Да, если слово заветное, его можно произносить и
шепотом.
Нас бугай не помнит, зато сразу же узнает нашу
наездницу.
– Ты! – радостно вскрикивает он. – Все шуткуешь?
– Я, – степенно подтверждает она. – Чего стоишь,
поехали уже.
– Щас, – с готовностью отвечает бугай.
Отодвигает старикана рукой, обходит телегу, ухватывается
за нижний пролет и сваливает все привезенное прямо на землю. Затем, чтобы не
связываться со сложным разворотным маневром, относит задок телеги от будки. Мерин
покорно семенит следом.
– Садись, – указывает он широким жестом, – с ветерком
домчу!
Опускаем лесникову вдовицу в телегу. Она устраивается в
сене поудобнее. Кладет ладошку нам на руку:
– Ежели чего-нибудь из шкуры или кожи надо будет сшить,
заходи, расстараюсь напоследок.
Потом хлопает бугая по спине и с достоинством роняет:
– Трогай!
Бугай привстает на передке, крутит кнутом над головой,
лихо выстреливает и орет:
– Не подведи, родимый!
Мерин ржет и берет с места в карьер. Телега уносится. Когда
грохот стихает, слышатся колокольчики навигатора, подготовившего очередное
уведомление.
ЛИЧНОСТЬ
СПОСОБНОСТИ:
7.
Обаяние 3
ЗДОРОВЬЕ:
60 хитов
Ситуационный модификатор: 3.
Персональный модификатор: 2.555(5).
Ситуационное соответствие: 0.851(851)
– Шел бы ты отсюда, – бурчит старикан, собирая яблоки
в совок.
Мы бы так и поступили, догадайся он промолчать. Тем
более что направление на терминал указано вдоль центральной аллеи. Но здание за
кованым железным забором с мачтой дальней связи на задах тоже требует изучения.
Приближаемся. На столбике ворот гранитная полированная
табличка с бронзовыми буквами: «Континентальная культурная миссия».
Сквозь прутья решетки видны подметенные дорожки и подстриженные
газоны. Действительно, все культурно.
Подобравшийся сбоку старикан ловит каждое наше
движение. Отводим взгляд. Перед воротами, параллельно въезду, на двух вкопанных
стойках, белый пластиковый щит. На нем приклеенный листок плотной бумаги с
напечатанным текстом:
«Для выполнения ответственного задания требуется
достаточно ловкий человек».
Если что украсть, надо, наверное, Харю звать. Но,
может, ловкий не в том смысле.
Старикан снова выныривает из-за плеча. Глядим в его
внимательные глаза.
– Кто у вас тут главный?
– Эва, хватил. Главного-то и я ни разу не видел.
– А кто тогда есть?
– Ну, пиарас…
– Кто-о?
– Мм, точно не знаю, но с населением он беседует.
– Ладно, зови своего, не хочу повторять.
Старикан скрывается в будке и, не спуская с нас глаз
через окно, куда-то звонит.
Ух-ты, у них и телефон имеется. Наверное, и
электричество какое, автономно генерируемое. Отходим, пока старикан не
просверлил взглядом стекло, и гуляем вдоль забора.
По прошествии пары минут из дверей будки появляется
мужчина в сером костюме с белой рубашкой и синим галстуком, оглядывает площадку
и демократично подходит к нам сам.
– Я вас слушаю, молодой человек.
И не добавляет: «Гы-гы-гы!» Вот что значит культура.
Мужчина смотрит нам чуть выше переносицы, примерно в
то место, в которое принято помещать точку лазерного целеуказателя при снайперском
прицеле. Манера явно профессиональная.
– По объявлению, – киваем мы, слегка смущаясь, в
сторону щита.
Он тщательно изучает нас боковым зрением, якобы в
задумчивости, возвращает взгляд на место и спрашивает:
– Как вы относитесь к животным?
– Ээ, к братьям нашим меньшим? – удается нам
припомнить. – По голове никогда не бью…
Точно, вертлявого Брайан пинал в зад.
Мужчина удовлетворенно кивает.
– Видите ли, – подбирает он слова, – они, в сущности,
неразумны и потому не способны принимать правильные решения. И, следовательно,
думать за них – это наш долг, как представителей ведущей расы планеты.
Покончив с вводной частью, костюмированный переходит к
конкретике.
– Наши информаторы сообщают, что где-то по просеке возле
поселения бродит больной волк.
– Больной волк? И что с ним?
– Видимо, запущенный кариес. Он не может нормально
питаться, поэтому сильно отощал и жалобно воет.
Да, бедная волчина, с больным зубом разве кого
загрызешь?
– Ему требуется срочное лечение, – продолжает наш
собеседник. – Организовать выездной госпиталь в данный момент затруднительно, а
местные пациента почему-то боятся. Так что ваша задача найти его и привести
сюда.
– Привести?
– Да. Соответствующее снаряжение вам сейчас выдадут.
Подождите немного.
Он удаляется. Сначала в будку, затем в само здание.
Сквозь забор видно, как по территории за ним семенит старикан. Через некоторое
время старикан с мотком веревки на плече следует обратно, выходит из будки и
останавливается у дверей. Ждет.
Мы тоже ждем. Но в другом углу площадки. По диагонали.
Старикан бросает взгляд на пустое запястье.
Мы – на темный экран навигатора.
Наконец, из открытых дверей будки доносится звонок.
Старикан бросается внутрь, срывает трубку телефона, слушает, затем аккуратно опускает
ее на место. Выбегает на площадку и, смиряя себя, подходит к нам быстрым шагом.
Протягивает моток.
– Приказано передать тебе. В случае необходимости, рекомендовано
провести подробный инструктаж. Но ты ж и сам прекрасно разберешься, гы-гы-гы!
Верно, старикан, культура – это не про нас.
– Разберусь. Поведай лишь, где просека, а то я потом непременно
скажу, что ты меня совсем в другом направлении послал.
Старикан машет рукой вдоль забора в сторону от
центральной аллеи.
Следуем туда, рассматривая выданное снаряжение.
Обычное лассо, правда, со стопорящим кольцом на петле. Дабы и при волочении
бедная животина могла дышать во все горло. Хотя почему так уж сразу лассо? Что,
в наши края арканов не завозили? Зря мы, наверное, от малахая отказались. Вешаем
моток на плечо и настораживаем ухо. Пока одно – не настолько же волчара охамел,
чтоб заявиться прямо в городок.
Ничего особенного не слышно. Совсем рядом щебечут воробьи,
впереди каркает ворона, правее за кустами кто-то хрипло орет, налегая на «р»:
«Жрррать давай!», да где-то раздумчиво колотят одной железякой об другую.
За поворотом забора миссии прячется угрюмое закопченное
строение, судя по высокой кирпичной трубе, котельная. Еще глубже, за изгородью
из колючей проволоки, просматриваются расположившиеся в ряд дряхлые теплицы, с
отсутствующими стеклами, видимо, когдатошное подсобное хозяйство. Справа от нас
длиннющий пакгауз или ангар, черт их разберет. Возле закрытых ворот на глухой
бетонной стене светятся красным крупные буквы, подновленные, видимо, совсем
недавно.
«РАСТОЯНИЕ РАЗРЕШЕННОГО ПОДСТУПА – 50 М»
Прикинув на глаз, понимаем, что если придерживаться
скрупулезно, придется обходить аж за котельной. Но на всякий случай, берем все
же левее.
Под ногами битый кирпич, растрескавшийся шифер и
крошево иссохшего гудрона. Пахнет соответствующей пылью.
За ангаром строительный мусор перестает покрывать
землю. Здесь из нее свободно торчит сухая трава. Она что, так сухой и всходит?
Прочую растительность представляют разбросанные поодиночке искривленные черные
яблони, увешанные розовато-зелеными плодами. Диаметр червоточин наводит на мысль,
что черви здесь толщиною в большой палец. Непонятно только, почему при таких
размерах они не свешиваются наружу, разве что, залезая внутрь, тут же
сворачиваются клубком.
Но яблонево поле нешироко, по происхождению это лишь полоса
отчуждения. Лес же, в котором резко обломавшиеся вражьи диверсанты пускали
слюни на стратегический объект, стоит сплошной стеною рядом. И лес в данный
момент, похоже, непроходимый. Ладно бы просто заваленный буреломом, так еще и
заросший по краю густою крапивой. В такой, наверное, и с запущенным кариесом не
полезешь.
Поскольку слева крапива выходит из чащобы и забирается
даже за колючую проволоку теплиц, следуем вправо. Здесь ее, родимую, кто-то косил.
На щи, что ли? Метров через сто упираемся в крепкий домик, обнесенный
бревенчатым забором, за которым кто-то хрюкает, мукает, кокает и гавкает –
гнездо какое-то.
Перед домиком разрыв в лесном массиве, в него уходит
дорожка. Заворачиваем на нее. Почти сразу же открывается вид на зачарованное
озеро. Вода в нем темна и даже не шелохнется. Стоящие на другом берегу мертвые
деревья отражается на поверхности, как в зеркале – со всей четкостью, но вверх
ногами.
Тропинка ведет по левому берегу. Похоже, это дамба,
перекрывающая глубокий овраг. Получается, озеро рукотворно и звать его
полагается прудом, но язык не слушается. Ступаем по узенькой перемычке. Справа
зеркальная гладь, слева крутой обрыв. Почему дамбу до сих пор не размыло,
совершенно непонятно.
Тропа продолжается в заозерье. Петляет по кустам,
которые то малина, то красная смородина. Иногда поперек ее пролегают полуутопленные
в земле огромные сгнившие стволы, покрытые ярко-зеленым мхом, кои приходится обходить
по всей длине, поскольку перекарабкиваться рискованно. Таких деревьев, чуть ли
не в три обхвата, тут отродясь не водилось. Даже подобных пней не видно. Кто
притащил их сюда?
Выбираемся на так называемую просеку. Это тот же лес,
в котором, однако, помимо обычной растительности попадаются опоры бывшей
высоковольтки, правда, уже без проводов.
Без проводов-то, без проводов, но что-то, вроде,
гудит? Напрягаем оба уха. Не-ет, не гудит – воет. Вернее, повывает. Без чувства
и надежды. Видать, болящий волчара устал жалобиться.
Идем влево по высоковольтной линии. Через шесть
столбов лес начинает редеть, а у седьмого совсем сходит на нет, открывая
пологий спуск в речную долину. Где-то на той стороне загородная дорога
подступает к въездному мосту в Надоль-аль-не-Надоль, а левее, на высоком бугре,
располагается меринова резиденция.
На опушке под раскидистым кустом своей ягоды сидит
матерый волчище с заметно подведенным брюхом. Сидит и качает опущенной головой.
– Вот-вот, – злорадствуем мы вместо приветствия, –
зубы надо было чистить. Или хотя бы хрящи когтем выковыривать.
Волчара зыркает на нас, но не отвечает. А что здесь
скажешь?
– Ладно, хватит тут зад просиживать, – продолжаем мы,
снимая с плеча аркан. – Ужо пойдем, лечить тебя решено. Со всей культурой. Зафиксируют,
чтоб не брыкался, вставят в пасть металлическую распорку и будут то ли сверлить
до самого нерва, то ли драть вместе с корнем. А может, дабы не жаловался потом
по лесам на отсутствие братской заботы, сначала одно, затем другое. Любишь
дантистов-то?
Волчара злобно ощеривается, даже, пожалуй,
вызверивается.
Ну да, кто ж их любит?
Примеряемся – и оп-па! Аркан шелестит, разворачиваясь
в полете, и обхлестывает волчинную башку петлей. Выбираем излишек, наматывая на
левый локоть. Закидываем веревку на плечо и тащим. Волчара изо всех сил
упирается.
Преодолевая сопротивление, наклоняемся вперед и сдвигаем-таки
его с места. Неожиданно веревка резко провисает, и мы валимся ничком на землю. Повернув
голову, обнаруживаем чуть ли не в метре от себя раскрытую клыкастую пасть.
Углядеть в ней кариес не успеваем. Инстинктивно катимся рывком влево и на
третьем обороте стартуем прямо из положения лежа.
Через тридцать метров волчара теряет к нам интерес,
садится на задние лапы и принимается как-то странно мотать и дергать башкой. Присмотревшись
к движениям, мы, наконец, проникаем в зародившийся замысел. Будь боль в пальце,
он бы его, конечно, отгрыз, но выкусить самому себе зуб… Прав костюмированный,
ты, брат, неразумен.
– Ладно, – говорим, – может, тебе сначала новокаину
вкатят, дураку такому.
Осторожно возвращаемся, медленно наклоняясь, подбираем
аркан. Отступаем почти на всю длину и повторяем маневр, стараясь поймать
момент, когда натяжение веревки резко ослабнет.
Можно сказать, удается. Во всяком случае, падаем мы не
от неожиданности, а просто споткнувшись.
Не оглядываясь, катимся влево и рвем вперед с низкого
старта.
На этот раз пациент гонится за нами уже метров
пятьдесят. Потом опять садится и обреченно мотает башкой.
– Да, брось, – подбадриваем его, – спорим на шашлык, что
ежели не будешь тормозить, то достанешь?
Биться об заклад волчара не хочет. Даже не желает
вникать в условия.
Приходиться понужать.
Но алгоритм действий несложен, векторы предсказуемы, а
скорости сопоставимы. Так что приноравливаемся и за один рывок одолеваем уже
метров по сто.
Когда на вечерней зорьке останавливаемся у крепенького
домика возле лесной кромки, за бревенчатым забором поднимается разноголосый хай,
и из ворот выскакивает мужик с навозными вилами наперевес.
– Очень хорошо, мужчина, добровольная помощь в
этапировании пациента в миссию вам зачтется.
Фраза производит сильное впечатление. Пораженный
культурным обращением, мужик начинает топтаться на месте, потом вспоминает
вслух, что надо бы переобуться. После чего скрывается за воротами, запирая их
за собою на засов, явно до завтрашнего утра.
Да ты чего, мужик? Брайан просто шутит. У нас и без
помощи лихо выходит. Последний отрезок, от яблоневой полосы отчуждения до ворот
миссии, вообще проходим на одном дыхании.
Дальше, правда, возникает загвоздка. В раскрытые
ворота, в которые старикан как раз вносит на горбу последний из доставленных
пролетов забора, волчара отказывается входить наотрез. В культуру и на аркане
не затащишь – это именно тот случай.
Сам по себе, без вызова, появляется костюмированный,
сопровождаемый худым встрепанным мужиком в серовато-мятом подпоясанном халате,
в котором он удивительно походит на непроспавшегося санитара уездного морга.
Видимо, то и есть местный лекарь, взятый в «мисю».
Оглядев волчару, костюмированный переводит немигающий
взор на лекаря, скребущего в затылке, и выносит вердикт:
– В смотровую.
Ухватываемся за веревку покрепче, но тут из-за спины в
ситуацию влезает никем не спрашиваемый старикан.
– Этому, – мотает он подбородком в нашу сторону, – на
территорию не положено.
И скользит взглядом по окоему. Не то чтобы чье решение
смел оспаривать, а так, инструкция вдруг припомнилась.
– Верно, – со вздохом соглашается костюмированный, но
взглядом не скользит, продолжая фиксировать точку над переносьем старикана.
До тех пор пока до того не доходит, что он сам
нарвался. Да и мы не сдерживаем ехидной улыбки, передавая ему конец аркана:
– Завяжи его в бараний рог да отнеси.
– Не надо никого завязывать, – скучным голосом
произносит костюмированный, – просто отведите.
Старикан тянет веревку сначала на себя, потом
по-бурлацки вскинув ее на плечо.
Дело, конечно, нехитрое, но так, с ходу, и его не
освоишь.
Собравшиеся наблюдают молча, культурно воздерживаясь
от комментариев.
Наконец, костюмированный переводит взгляд на нас.
Некоторое время поморщив лоб, Брайан выдает хорошо
продуманный совет.
– Пусть этот, – мотает он подбородком в стариканскую сторону,
– пнет его и бежит прямо в смотровую. Волк, можно поручиться, последует за ним.
Костюмированный поднимает брови, потом кивает:
– Только не в полную силу. И сапоги, конечно же, надо
снять.
Старикан отдает нам аркан, садится прямо на плиты и
стягивает обувку, скрипя то ли голенищами, то ли зубами. Затем выходит на
площадку, приближается сбоку к волчаре, упертому на все четыре лапы, и
примеряется.
Лучше бы он действовал без примерки, тогда и зверюга,
глядишь, не успела бы подготовиться.
Босая нога ложится аккурат в волчью пасть.
Следующую за этим реплику придется опустить, хотя
своей витиеватостью она заслуживает внимания.
Паритетного ока за око волчаре явно не достаточно, он
желает порвать обидчика на части. Кажется, он уже забыл о своем запущенном
кариесе. Наверное, его никогда в жизни не пинали. Старикан, похоже, тоже ни
разу не хаживал на волка, во всяком случае, босиком и с пустыми руками. Он
разворачивается и, оставляя правой ступней кровавые следы, вспугнутой ланью
несется в здание. Волчара, оскалив клыки и плотно прижав уши, длиннющими
прыжками стелется следом. Старикан с лету распахивает дверь, волчара скрывается
в проеме за ним. Туда же гуськом вбегают и костюмированный с лекарем.
Спокойно входим на территорию и проводим беглый осмотр.
Через открытые окна на закате хорошо слышен
перемежающийся с этажа на этаж топот, грохот пинаемых с разбегу дверей, скрежет
сворачиваемой мебели, шум падающего, звон бьющегося, какие-то визги, на слух
совершенно женские, грозные приказания: «Стой! Держи! Заворачивай!» и просто
крик от души: «Падла!»
Найдя сложенные за гаражом металлические пролеты,
одним из них под шумок выворачиваем из дальнего забора пару прутьев, на тот
случай, если придет в голову нанести сюда тихий ночной визит.
Не сегодня. Сегодня тут больно деловито.
Вылезаем в проделанную дырку и аккуратно приставляем за
собой прутья на место.
Навигатор одобрительными колокольчиками уведомляет о
подоспевших изменениях.
ЛИЧНОСТЬ
СПОСОБНОСТИ:
2.
Ловкость 3
ЗДОРОВЬЕ:
62 хита
Ситуационный модификатор: 3.
Персональный модификатор: 2.666(6).
Ситуационное соответствие: 0.888(8)
Смеркается. В окнах миссии действительно загорается
свет. Остальное постепенно погружается во тьму.
Выбираемся в поле и заваливаемся под первым кустом,
хотя кому, в конце концов, интересно, где и как спит герой?
Комментариев нет :
Отправить комментарий