Дорога, выходящая из карьера, через сотню метров,
завершив пологую дугу, окончательно выворачивает на север. Слева, вплоть до
белесовато-светящегося туманного марева на низком горизонте, обозначающего, как
правило, границу кадра, простирается глинистая равнина, на которой ничего не
растет. Совсем ничего – ни травинки, ни былинки. Зато справа, метрах в десяти
от обочины, начинается буйное море пыльного полынного бурьяна вперемешку с
репейником и возвышающимися над поверхностью одиночными особями цветущего борщевика,
размером с добрую иву. Основная их масса чуть далее встает уже сплошной стеной.
Чтобы пробиться сквозь, видимо, нужно иметь мачете и три поколения непрерывной
практики на плантациях.
Но нам не туда, нам на север.
Трогаемся с места бесшумным сторожким шагом, уделяя
особое внимание правой обочине. Бурьян постепенно хиреет, редеет и, на
открывшейся вдруг прогалине, переходит в обычный сухой травостой с прутьями
жидкого кустарника, окаймляющего невысокий лиственный лесок, подступающий прямо
к дороге.
Лесок за канавой большей частью осинов и вроде бы не
густ, но дальше первого ряда деревьев почти не просматривается. Следуем вдоль,
слегка плавая головой, чтобы заглянуть на ходу сквозь пышную листву поглубже.
За этим не очень успешным занятием едва не пропускаем
момент, когда впереди, у левой обочины, в пределах прямой видимости возникает придорожный
валун, на котором тихонько сидит человек. Судя по наклону головы, нас он еще не
заметил.
Не меняя ни направления, ни ритма, продолжаем
продвигаться, держа силуэт боковым зрением.
Человек остается совершенно неподвижным, не то глубоко
задумавшись, не то сильно пригорюнившись.
Избегая беспокоящего взгляда в упор, начинаем украдкой
изучать. Что-то в нем настораживает. Цвет. Он темен не только одеждой, вернее,
отрепьем, но также лицом и свисающими с колен кистями рук. Истлевшие лохмотья и
кожа примерно одинакового землистого оттенка.
Ба, да это же мертвяк!
Вытянув нож из голенища и укрыв лезвие за предплечьем,
спешно вырабатываем план действий.
Принять влево и зайти со стороны глинистой равнины? Интересно,
Брайан знаком с этим классным трюком: удар с разбега сзади в голову? Из самой тупой
непробиваемой башки, как минимум, треть здоровья вышибается. Судя по послужному
списку, еще не знаком. Да и нежить всякая обычно очень чувствительна и со спины
не подпустит. Они не видят, но чуют. С метанием тоже лучше не
рисковать. Если с первого удара не уложишь, уйдет вместе с ножом. А куда
янычару без ятагана? Только дезертировать, пока перед общим строем не посадили
на кол за потерю именного оружия.
В конце концов решаем действовать без изысков. Просто
идем себе и идем, слегка наклонившись и перенеся тяжесть тела на передние части
стоп. А как заметит, резко стартуем и, с набега, с какой стороны ни придется, опять
же в голову.
Мертвяк поднимает темное осунувшееся лицо и смотрит на
нас. Вовсе не испуганно, а как-то устало и выжидательно. Словно мы его звали и вот
он, отложив все дела, пришел. Зачем понадобился?
Все это мелькает ощущением в нашем сознании в момент
рефлекторно начатого рывка. Но не тормозить же для осмысления, думать будем на
бегу. «В танце главное не останавливаться». Так, с кавычками, в памяти и
всплывает, чтобы не возникло соблазна принять за свое.
Долгую секунду, если не две, мертвяк наблюдает за тем,
как мы рвемся к нему с ножом в руке.
Затем вскакивает с камня, перебегает дорогу и ныряет в
лесок.
Положив корпус вправо, вместо дуги режем хорду на
упреждение и вламываемся в заросли на два дерева раньше. Теперь не потерять бы
за стволами. Но за первыми рядами никакой особой чащи там нет.
Есть некая проплешина с хилым редколесьем над беспорядочно
разбросанными могилками без оградок и надгробий. Печальнейшее зрелище: заброшенное
кладбище. Большинство захоронений напоминает о себе лишь прямоугольными
оплывами, а то уже и провалами земли. Только над некоторыми, самыми дальними от
дороги, насыпные холмики еще не просели окончательно. В один из них, с не до
конца догнившим крестом из случайных, видимо, штакетин, и зарывается проворным
вараном наш мертвяк.
Теперь его не достать, ножом, точно, не докопаешься. Да
и святотатство, по всем конфессиональным канонам. Обязательно внесут в список. Так
и останется несмываемым пятном. И свой самый главный подвиг уже совершишь, а в карме
по-прежнему будет злорадно высвечиваться: Спаситель человечества. Осквернитель могил.
Ладно, мертвечина, живи себе дальше.
Осматриваем то, что служит крестом, даже несколько раз
проводим пальцем по лицевой стороне поперечины. Никакой надписи нет и, похоже,
изначально не было. Все-таки как-то не по-христиански – без имени и даты. И
помянуть-то некого. Вероятно, предполагалось, что будет и некому.
Выбираемся обратно на дорогу.
Прямо напротив камня на противоположной обочине.
Есть в них – придорожных валунах – какая-то древняя
магия. Так и манят присесть, отдохнуть, поразмыслить, просто подождать.
Час, день, неделю. Все равно, идущий тебя не минует.
Тот, кому на роду написан путь на север в конце концов появится вон оттуда,
потому как пройти ему больше негде. Суетиться ни к чему, все продуманно, нужно только
дождаться.
И это последнее, что требуется сделать. И самое
простое, потому что от тебя ничем не зависящее. Неизбежное. Все сомнения
останутся здесь. Вместе с ненужным телом. От долга освободят. Наступит полный покой.
Окончательно. Безвозвратно. Надо только дождаться.
Стряхиваем наваждение и встаем с камня. Нам-то ждать
некого.
На всякий случай, тычем пальцем в перо на дисплее.
Страховой полис выписан 11.06. 0299, 07:11
Желаете перестраховаться?
Да. Нет.
Да.
Хм, судя по текущей дате, предыдущая запись сделана
семь дней назад.
Что за глюки? Какой раздолбай готовил снаряжение для нашего
выхода в рейд? Майку, видите ли, постирать не забыли, а проверить навигатор –
да ну его, чего с железякой сделается!
Вернемся, подадим рапорт.
Решительным шагом направляемся дальше.
Возмущенно трезвонят колокольчики, и дисплей
уведомляет:
Запущена программа самотестирования
Демонстративно пожужжав, выдает строку с
восклицательным знаком в конце:
Устройство функционирует нормально!
Хорошо еще, матерное слово не вставляет.
Мы бы, пожалуй, не удержались.
Получается, глюк был не в навигаторе.
Ладно, замнем пока.
Продолжаем движение, присматриваясь к трем сторонам и
прислушиваясь ко всем четырем.
Неожиданно осознаем, что тишина необыкновенная даже
для полного безлюдья. Почему листья не шелестят, понятно – ветра нет. Ну а пернатые,
отчего не щебечут? Нас боятся? Брайан хоть и янычар, но на птиц не бросается,
ручаемся. По крайней мере, на самых мелких, которые, как правило, и поют.
Так, поддерживая бодрость духа непритязательной
шуткой, продвигаемся дальше. Местность начинает слегка понижаться. Вдали, за небольшим
гребнем, выпирает вверх какая-то толстая палка. При приближении она открывается
в полную длину, и вот уже во всей документальной красе – штыковая лопата,
воткнутая в бруствер окопа.
А где тогда дот, чтобы кинжальным огнем с фланга
положить всю психическую атаку к такой-то матери?
Но никаких рукотворных сооружений в пейзаже более не
просматривается.
Подходим, заглядываем за бруствер. Это даже не окоп, а
целый ров, дно которого щетинится заостренными концами торчащих из земли кольев.
Пока не очень понятно. Но не ломать же голову на
каждом шагу.
Форвард! Нах норд, коли так.
Дорога ныряет вниз, одновременно принимая немного вправо.
Лесок отодвигается еще дальше, образуя каемку по верхнему краю ложбины. Пологий
склон, поросший кустарником каким-то квадратно-гнездовым способом, тянется по правой
руке метров сто пятьдесят, затем деревья снова подступают почти вплотную, но к
обочине не спускаются, оставаясь на крутом бугре. Слева, вдоль постепенно
углубляющейся дороги, склона нет, сразу же взмывает ввысь глинистый откос, на
верхнем обрезе которого проглядывает густое переплетение откуда-то взявшегося
бурелома.
У выхода из ложбины нас окликают:
– А ты уверен, что стоит так удаляться?
Справа и уже сзади (где ж он прятался?) наискось по
скату, приставным шагом, словно на лыжах, спускается мужик в выцветшей
брезентовой робе, слегка помогая себе увесистой суковатой клюкой, кою, в случае
надобности, очень удобно использовать в качестве дубины.
Мужичище дюже приземист и зело набычен, ступает он не
очень ловко, как-то скособочено, но продвигается сноровисто и, судя по взятому
направлению, шибко настроился отрезать нас от выхода. И если сейчас рванет со
всей дури, то может, пожалуй, успеть. Не то чтобы перекрыть путь или охлобучить
по голове, но вот прицельно метнуть, как копье, свой костыль нам в спину – это
к бабке не ходи.
Однако тут же понимаем, что на рывок он не пойдет – уж
больно ноги у него разные. Такая колченогость не располагает к быстрому бегу
даже на короткие дистанции.
Значит, не меняя ритма, продолжит заговаривать зубы.
А мужичина явно опасен и подпускать его без крайней
необходимости не стоит.
Изображаем разогревающий бег на месте и весело
интересуемся:
– Чо, мужик, в салочки захотелось поиграть?
Он слегка вскидывается и тормозит.
– Э, да ты ж живой!
Похоже, он в самом деле сильно удивлен.
– А ты считаешь, что это непорядок?
Осознав подложку вопроса, он немного тушуется и
отводит взгляд.
– Да нет, я не о том…
– Ну так я пошел себе?
Уловленная насмешка возвращает его в чувство.
– Шастать тут все равно не положено! Больше уже не
пущу.
– Даже если мне нужно будет?
– Особенно, если тебе нужно будет! – окончательно взъяривается
он.
– Ладно, я запомню твои слова, вдруг еще доведется
столкнуться…
– Да и я тебя, пронырливый, не забуду!
Тепло попрощавшись, расстаемся.
Дорога, слегка виляя, втягивается в длинную горловину,
образованную почти отвесной стеной глинистого обрыва слева и крутым склоном
бугра, подступающего справа. Затем ныряет во вторую ложбину, расположенную
уступом ниже.
И этот уступ последний. Дальше следует затяжной
подъем, и дорога, перевалив гребень, скрывается из виду. Но это дальше. Сильно
дальше. Можно сказать, за пределами досягаемости. Потому как в самой нижней
части поперек пролегает мощная овражистая балка, и глиняная насыпь, по которой
дорога перебиралась на другую сторону, напрочь разрушена. То ли буйным весенним
размывом, то ли самопроизвольным оползнем под тяжестью лет.
Как-то сразу делается понятным, что даже если нам
удастся спуститься на дно оврага и форсировать топкую жижу, то выбраться по оплывающему
и осыпающемуся обрыву на другую сторону – уже нет. И лучше не пробовать,
поскольку и обратно подняться, скорее всего, тоже не получится.
И что теперь? Резать под корень строевой лес и рубить –
тем же ножом – мост? Ежели не перекуривать – к осени запросто успеем.
Растерянно оглядываемся.
Неподалеку от дороги, под сенью невысокого деревца с
ажурной листвой, на остатках белесовато-серого бревна сидит дедок, смотрит на нас
светлыми глазами и лыбится.
– Скажи-ка, дедушка, – обращаемся к нему, – как тут на
север пройти?
Дедок не теряется.
– А зачем тебе север, болезный, солнце мешает?
От такого поворота мы слегка торопеем.
– Да нет, просто надо до дракона добраться.
– Дракона? – задумчиво тянет дедок.
– Ну да, змей такой, – подсказываем с надеждой.
– Тебя что, милок, гадюка укусила?
Обидные слова, вообще-то.
– Никто меня не кусал.
Разве что собаки. И то, как посмотреть. Горло Брайану перерывали
в брошенных линиях, мы потом каждый раз перезагружались. Тем и славен герой –
ни одной своей смерти не помнит…
Но дедку, конечно, это неинтересно, он гнет свое.
– А на что тебе тогда дракон сдался? Плюнь ты на него,
да и спи себе спокойно, чего ж шарашиться? Пусть теперь другие колготятся, их
очередь.
Наконец до нас доходит, кем мы старикану помстились.
– Дедуля, а мертвяки дерутся? – начинаем вкрадчиво.
Он настораживается.
– Ну, коли никак не могут упокоиться, то, наверное, со
временем злобнеют.
– Выходит, если дать тебе по башке, ты все равно не
поверишь, что я живой?
– Господь с тобой, милок! – слегка отшатывается он. –
Какая мне разница? Я сам уже одной ногой там. Жду лишь, когда репа поспеет.
– Репа? – опять торопеем мы.
– Ну да, свояченица по весне семян передала. Я сдуру
посадил, а теперь вот душа болит – уродится ли? Не хотелось бы потом шастать взад-вперед
до осени.
Дедок поднимает взор и начинает неторопливо
осматривать доступный окоем.
– А почему мертвяки не упокаиваются? – возвращаем мы
его обратно.
– Ну так по-разному. Кто сам чего не доделал, кого в
загробье не пускают, пока порученье не сполнит.
– Кто не пускает?
– Да откуда ж мне знать? Мертвяки ничего не сказывают,
молчаливые они.
– Совсем молчаливые?
– Шлендать тут постоянно шлендают, особенно по ночам,
но чтобы кто горланить взялся под окном – такого не упомню.
– А отчего у вас все могилки безымянные? – вспоминаем
мы с укоризной. – Не по-людски как-то…
– Ежели ты про погост в Мертвом лесу, то на нем лишь
пришлые да проходящие. Своих хоронят на местном, поближе к жилью.
– Колченогий там для надзора поставлен?
– Вроде того.
– Кем?
– Не знаю, к нему не подступишься, больно уж гордый.
Попробуй в поселении поспрошать.
– А проходящие куда направлялись?
– Да, как и ты, на север. Тож все никак не успокоитесь,
вроде живые, а не вдруг и различишь…
Дедок снова настраивается отплыть в свое.
Пока не успел, возвращаемся к основному вопросу:
– Так как теперь туда попасть?
– Ну, ежели окончательно втемяшилось, подожди.
Занадобится кого не из местных пристроить с глаз, притащатся, денек-другой на
той стороне поматюкаются, покумекают да и наладят всем миром переправу. Мабуть.
Пошамкав губами, дедок меняет тему:
– А про драконов ты вон старуху пытай. Это у нее пра-мать-ее-бабка
служила в гарнизонной библиотеке.
И он кивает нам за спину.
– Что за гарнизон был? – пробуем еще осведомиться.
Но дедок отмахивается:
– Извини, милок, утомился я.
И без перехода задремывает, уронив свою луневую голову
на грудь.
В собеседники он больше не годится.
Оглядываемся.
Старуха все же не за спиной, а метрах в пятидесяти и
чуть навскось – на правом пологом склоне, который в данный момент от нас слева.
Рядом с ней некое строение, не то чтобы сильно покосившееся – уже окончательно завалившееся
и напоминающее теперь очертаниями землянку. На задах грунт ископан, видимо, там
дед и посадил свою репку. От входа в ложбину все это дело прикрывают буйные заросли
каких-то кустов, ежевики ли, жимолости, и одна кривенькая – мнится нам –
яблонька. Но настаивать остережемся, потому как ветви до земли не гнутся, ввиду
того, что плодов на них не висит.
Эк нас сегодня в сказовость клонит.
Боян бо вещий как зачнет терзать меха… хотя нет, там не
меха, а некая мышь древесная, кою никак не уловишь… и растекашеся брага по
столешнице… черт! кто затащил эту пьянь на свадьбу?
Встряхиваемся и направляемся к старухе, которая сама
не решается подойти.
С ходу приступаем:
– Здравствуй, бабушка.
– Здравствуй, солдатик.
– Расскажи о драконе.
Едва ощутимая пауза.
– О Змее-Горыныче, что ли?
Более заметная пауза.
– Мм, не вспомню, у Горыныча рог есть?
Долгая пауза. Старуха воздевает очи, потом разводит
руками:
– Три головы есть, бывает даже шесть, девять, а то и все
двенадцать, а вот рогом его бог, кажется, обидел.
Выходит, Горыныч, богом обиженный, нам не нужен.
– А про какого-нибудь другого дракона, рогом не
обделенного, ничего не знаешь?
Старуха опять воздевает очи и потом разводит руками:
– Нет, касатик, не знаю.
А после хорошо выдержанной паузы добавляет с деланным сомнением:
– Слыхала, правда, что за морем они на наших не
похожи…
За морем. Что, Брайану теперь готовить себя к долгому
заплыву? Ага, по северному океану ледокольным кролем.
– Не томи, бабка, от кого слыхала?
– Да от сестры. Она с детства всем заморским
интересовалась, даже ихний язык выучила.
– И где она его выучила? – пытаемся мы попутно добыть
немного сведений о структуре местного общества.
– Нигде, сама. По какой-то ешкиной азбуке из
прабабкиного сундука.
– Это той, которая в гарнизонной библиотеке служила? –
демонстрируем мы свою сообразительность.
– Той самой, – легко подтверждает она.
И не давая нам уклониться от предначертания,
театрально вздыхает:
– Так что, касатик, тебе к сестре моей надобно. Заодно
и гостинец снесешь.
– И куда это самое заодно нести предстоит?
– К Кабаньей дубраве, она на заимке живет.
– Ну и где тут у вас кабаны? – расправляем мы грудь.
– Там, – машет она небрежной рукой в обратную сторону,
– сразу за Мертвым лесом свернешь налево, переберешься через ручей и выйдешь на
вырубки. За ними и начинается Кабанья дубрава, а заимка так прямо на опушке.
Значит, обратно. Через урочище, где хозяйничает
колченогий, мимо кладбища с неупокоенными проходимцами, а потом все-таки сквозь
борщевик. Колченого, правда, легко минуть, загрузив предыдущую запись у
придорожного камня, но там Брайан еще не имеет указаний, куда идти, а в таких
случаях заимки у Кабаньей дубравы может вовсе не оказаться. Или бабкина сестра
не станет с нами разговаривать. Вместо приветствия толкнет ногою дверь и прям с
порога как жахнет из дробовика. Придется сначала петлять по кустам, а потом,
скрывшись из виду, тащиться обратно сюда, чтобы получить задание. А, и гостинец
тоже.
Бойкая старуха успела слетать в свою землянку и
вернуться с узелком на палочке.
– Ты только его не развязывай, там ядовитое, – начинает
она стращать и голосом, и взором.
– Гадюка, что ли?
– Да нет, гриб редкий, сатанинский, лишь тут у нас и
растет. Сестре зачем-то понадобился. Она и семян-то с таким расчетом послала,
чтоб мы грибом отдарились. Давно бы надо снесть, да там по дороге псов бродячих
расплодилось. Но солдат они еще с прежних времен сами боятся, когда служивые по
утрам вместо физкультуры устраивали соревнования, кто первым догонит и пнет
сапогом. Доска почетная, говорят, на плацу висела, с фамилиями и крестиками
напротив. Дежурный офицер грифелем отмечал. Победителей каждую неделю награждали
большой банкой тушенки. Сам полковник ввел тот обычай приказом по части, собаки
ему в детстве вроде чо-то отгрызли.
Ой, бабка, до чего ж ты мастерица зубы заговаривать.
И какие героические деяния запечатлеваются в
коллективной памяти!
Какие поэтичные легенды рождаются потом в народном сознании,
оставленном без присмотра!
Вот только у псов память, кажется, покороче, а
обойденный колченогий ныне уже утроил злобу и учетверил бдительность. Потому
как он, скорее всего, знает, что дальше дороги нет и нам некуда деваться, кроме
как назад через его урочище.
– Сестра-то у тебя, что, знахарка?
Как раз у знахарок герои обычно и разживаются магией
или, по крайней мере, зельями. Хотя Брайан, кажется, не из магистров, скорее
рейнджер.
– На старости лет чем только не займешься, –
отмахивается старуха.
– А к поселению с заимки есть проход?
– Есть-есть, как не быть? Сразу за дубравой огороды и
начинаются.
– Ладно, бабка, давай уж свой узелок.
И забросив его на плечо, направляемся к проходу между
двумя ложбинами.
Надо записаться.
Страховой полис выписан 18.06. 0299, 07:36
Желаете перестраховаться?
Да. Нет.
Да.
С палкой на плече, каликой перехожей, медленно
продвигаемся по горловине. Черт его знает, где колченогий устроил засаду.
Никакого особого плана у нас нет. Есть решительность и
абсолютная уверенность. Если Брайану надо в ту сторону, он пойдет именно в ту
сторону, и колченогий ему не указ. Слишком разного уровня их миссии, смешно и
сравнивать.
А вот образ требует кардинальной переработки. В
настоящий момент мы очень убедительно смахиваем на голь перекатную.
Останавливаемся, снимаем палку с плеча, обламываем под
корень и всовываем огрызок с привязанным узелком за пояс. Застегиваем куртку.
Чего-то все-таки не хватает. Оглядываемся. Вон то подойдет. Срываем одну волчью
ягодину и кладем в рот. Затем срезаем ветку, обрываем все листья и для пробы хлопаем
по штанине. В самый раз.
Так и идем, катая кончиком языка горькую ягодку у
нижних зубов и постукивая себя прутом по правому голенищу башмака, словно
стеком.
А вот и наш колченогий. Сидит в самом узком месте
горловины на притащенном обрубке бревна.
Чуть дальше, параболой перекрывая выход, расположилась
вся собачья рать. Псы откровенно воротят морды: а чо? мы ничо! привели, вот и
сидим себе. Поперед всех выдвинут одинокий вертлявый, уволенный, вероятно, с
должности личного порученца и переведенный в разряд тех, кому положено
бросаться под танки. Тот вообще уткнулся носом в землю и глубоко подвернул под
себя зад. Он совершенно точно знает, что при любом развороте пострадает именно
это место.
При нашем приближении колченогий встает.
– Ну, – говорим, выплевывая ягоду и глядя ему в глаза,
– докладывай.
Он слегка выпучивает свои буркалы и теряется.
– Молчишь, – мы даже не спрашиваем, мы констатируем. –
Похвастаться нечем. Совсем мышей не ловишь. Мертвяки по всей округе оравами
шастают, орут по ночам, что твои мартовские коты, у ветерана репу на корню
сожрали.
Есть ли у них тут ветераны? Не имеет значения,
проверяющий из центра вовсе не обязан разбираться в местных реалиях. Важен лишь
тон: свысока, брюзгливо, через губу. Именно так разговаривает белая кость. Это
свои командиры топают ногами и брызжут слюной. Поорут-поорут и простят,
поскольку все понимают, у самих, в каком подразделении ни возьми, аналогичный
бардак. А у тех, что с верха, сферы персональной ответственности нет, они ни за
что не простят, потому как никогда не поймут. Остается стоять руки по швам и
ждать, когда отбудет.
Колченогий так и делает.
– Фортификационный ров на дороге твоя придумка?
Он выпучивает глаза еще пуще, но рта не открывает.
– На тот случай, если они в танковый прорыв пойдут?
– Не ров, яма. Укрыть не успел, – подает он сиплый голос.
– Где ты видел, чтоб мертвяки в волчьи ямы попадались?
Знакомые охотники за штофом сивухи сказывали?
Ответа он даже не ищет.
– Сколько у тебя захоронений?
– Сто семнадцать, – тут он выдает без запинки.
– Все пронумерованы?
Он смущается:
– Еще нет.
– Пронумеруй. В следующий раз начнем прямо с
инвентарной описи. И чтоб для каждого номера были четко указаны повадки. Уже
известно, кто именно гонял дозорных псов по карьеру?
Ему не известно. Он вообще на нас грешил, хотя
признаться не решается.
– Выясни. А сейчас убери чурбан с дороги, пройти
по-человечески невозможно.
Колченогий начинает корячиться. Из оттопыренного
нагрудного кармана брезентухи вываливается болт. Но то лишь первое впечатление,
мелькнувшее, вероятно, из-за того, что упал он резко, даже взметнув немного
дорожной пыли. При втором взгляде заметно, что вещица гораздо тоньше и не
только размером.
– Что это? – указываем мы стеком.
– Мм, не знаю, – отвечает раскоряченный колченогий.
– Что значит не знаю, объяснись. И встань, когда
разговариваешь.
Колченогий бросает свой кругляк, который уже было покатил,
и выпрямляется.
– Не моя вещь.
– Чья?
– Не знаю, у карьера нашел.
– Когда нашел?
– На прошлой неделе.
Смотрим ему в глаза, не давая их отвести.
– На рассвете?
– Так точно! – вспоминает он уставной оборот.
– И, говоришь, не знаешь, чья вещь?
– Вы обронили, – с облегчением догадывается он.
– Дай сюда.
Он опускается на одно колено и, не вставая, подает.
Со стороны, надо полагать, выглядит картинно.
Хотя смотреть на нас со стороны некому. Псы и те как-то
незаметно разбрелись и скрылись из виду.
Огибаем коленопреклоненного колченого и, сунув прут
подмышку, двигаемся на юг, рассматривая добытую вещичку повнимательнее.
Она похожа на темную каленую иглу сантиметров десяти-двенадцати,
оперенную на тупом конце разрезной пластиковой оборкой. Но для иглы она
удивительно тяжела и центр тяжести непонятным образом смещен совсем к острию –
никаких утолщений на нем не имеется. Судя по балансировке, это хороший метательный
дротик. И не подсуетись колченогий, он попался бы нам на выходе из карьера.
Зачем так сложно? Можно было сразу выдать, вместе с
ятаганом. Дорогу, что ли, провешивают, дабы не уклонились? Но куда тут
уклонишься, если выход один?
Брайан, а ты, кстати, понимаешь, что тебя в карьер на
вертушке забросили?
Молчит, хотя вроде бы должен догадываться. Про дракона
ведь, рогом в снегах пульсирующего, знает. Но тот ролик ему, возможно, и
вкрутили на место отшибленной памяти. Зачем герою прошлое, назад оглядываться?
Путь его лежит не откуда, а куда. Точно, именно так, в полном беспамятстве, и доставили.
Какая-то скотина в это время на лавке напротив скрашивала ожидание переправлением
имени на рукоятке. Долетев до места, даже не стали садиться – выкинули,
зависнув над глиняным бугром.
– Если долго стоять на одном месте, можно и корни в
почву пустить, – раздается показательно раздумчивый голос героя.
Оказывается, мы уже давно торчим столбом посреди
дороги и даже в затылке не чешем.
Ты прав, Брайан. Жизнь коротка, надо успеть добраться
до вечности.
Пожимаем плечами и втыкаем дротик в левый отворот
куртки – пусть остается под рукой. На всякий случай.
Продолжаем движение, ритмично похлопывая прутом по
голенищу башмака.
Победно звенят колокольчики, и навигатор коротко уведомляет
о внесенных в персональные файлы изменениях:
ЛИЧНОСТЬ
ЗДОРОВЬЕ:
41 хит
СУДЬБА
ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ:
устремленность +
Выходит, дротиком просто маркируется этап. С истинно солдатской
прямотой. Чтобы наверняка связалось. Осилил полосу препятствия – на тебе прямо
в ее конце блестящий значок почетного штурмовика.
В соответствии с проявившейся интенциональностью
устремляемся дальше. Мимо заросших кустами ям на месте стоявших когда-то изб,
на взгорок, начиная от которого Мертвый лес подступает вплотную к дороге.
Интересно, чем колченогий станет нумеровать
захоронения? И на чем? Ежели на крестах, то как минимум сотня штакетин понадобится,
а коли не ломать пополам, то и все двести. Где ж тут такие длинные заборы? Мы
пока ни одного не видали. Ну, как-нибудь извернется. Починит переправу и
совершит серию ночных набегов на огороды поселения. Нагрузит вязанку на спину и
домовитым ежом обратно. Так, глядишь, и натаскает.
А вон, однако, и камень у обочины, на котором мы в
помрачении просидели целую неделю, ожидая, когда Брайан появится со стороны
карьера. Зачем, кстати? Вряд ли пожелать доброго пути. Что было нужно нам передать?
И, наверное, очень нужно, потому как на придорожном
валуне по-прежнему сидит мертвяк.
Правда, в другой позе, не столь расслабленной. Теперь
он в беспокойстве крутит головой. Сомневается. По правилам должен вроде из
карьера, но оттуда уже появлялся. Тревога усиливается. Если прошел, то не
вернется. Живые не возвращаются. Нехорошо на душе, тоскливо, маетно. Не
исполнил. Не отпустят.
Но мы возвращаемся. Потому что не прошли.
Дождавшись, когда он нас заметит, останавливаемся и
демонстрируем пустые руки. Брайан все понял и пришел на встречу. Неторопливо
идем к нему, не пряча раскрытых ладоней. Он привстает. Затем медленно переходит
дорогу. На обочине оборачивается, смотрит. Мы тормозим. Что-то не так? Он переводит
взгляд на камень. На камне лежит какая-то трухлявая деревяшка с воткнутым в нее
крестиком. Это нам? Он опускает землистые веки. Подходим к камню, берем в руки,
показываем, что вещь у нас. Он исполнил, что было поручено. Теперь свободен.
Повернувшись спиной, он скрывается за деревьями.
Покойся с миром.
То, что воткнуто в дощечку, не совсем крестик. Скорее,
заколка, стилизованная под старинный стилет, с круглой рукояткой, узким обоюдоострым
клинком и удлиненным перекрестьем, в центре которого имеется некая овальная выпуклость,
похожая на глаз с вертикальным зрачком. Миниатюрный стилет сделан из какого-то
белого металла, но не алюминия, иначе он был бы заметно легче. Вероятно,
серебро, на рукояти черненное. От навершия до колющего кончика лезвия около двенадцати
сантиметров.
Метнуть эту штуку, конечно же, тоже можно, но функциональное
назначение у нее явно другое.
Чтобы пригвоздить?
Закрываем глаза.
Что-то ритуальное, зародившееся в глубине веков, сопряженное
с неусыпной бдительностью, пожизненным служением и – абсолютным одиночеством. И,
кажется, совсем нездешнее. Какие-то катакомбы под древним городом, худой человек
без возраста, склонившийся над манускриптом, чадящий факел на стене…
Большего нам не удается почувствовать.
Пожимаем плечами и втыкаем заколку в правый отворот
куртки – вдруг понадобится неожиданно.
Снова победно звенят колокольчики, и навигатор
уведомляет об изменениях, внесенных в наши персональные файлы:
ЛИЧНОСТЬ
ЗДОРОВЬЕ:
44 хита
СУДЬБА
ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ:
устремленность
+
ГЕРМЕНЕВТИЧНОСТЬ:
эмпатия +
Ну вот, подправив личные характеристики, мы плотно
взялись за судьбу, попутно здоровея.
Итак, мы научились стремиться, прониклись сочувствием
к мертвякам, и скоро, видимо, узнаем свое предназначение. Бог даст, оно не в
том, чтобы возглавить поход упырей туда, где их перестанет беспокоить солнце.
Ваше
Вурдалачество, вот последний бурдюк с человечьей кровью. Прикажете рядовому
составу перейти на собачью?
Но у нас не стратегия и Брайан не полководец. Он сам герой.
Один такой во всем поле.
Его задача предельно проста – пройти до конца. А ежели
кому-то там надо, чтобы мы по пути еще чего-то исполнили, пусть лично выйдет к
дороге и ясно изложит свою просьбу. А мы уж решим, обязательно это для нас или
нет.
А то ишь чо удумали – мертвяков гонцами засылать. Щас
мы все бросим и начнем вглядываться, кто это там, в герменевтической глубине,
таится. Мартина Бубера, блин, нашли.
В наших краях все по-простому. Так и изложено, емко и
афористично. Я из лесу вышел, рылом.
А коли из лесу не вышел, то, значит, именно рылом.
Хотя его оттуда, кажется, мороз выгнал: зипун-то,
вроде, прохудился. Или дровосек с аршинным топором, который потом долго еще в
чаще не мог утихомириться. Раздавал и раздавал. Дрова, что ли? Черт, отчего оно
все норовит запомниться как-то по-своему? Лишь бы только свободу воли проявить.
Но совершенно точно, можно даже не клясться, где-то
там и прозвучала наша самая заветная отповедь.
«Ступай себе мимо, как я погляжу!»
Ни с того, ни с сего оборачиваемся. Но то не нагрянувшая
паранойя – на камне снова кто-то сидит и смотрит нам в спину.
И это опять мертвяк. Правда, уже другой. Заметно свежее,
видимо, из последнего поступления.
И смотрит он не нас, а куда-то дальше, просто мы на
траектории маячим.
Почувствовав наше внимание, поднимается, переходит
дорогу и останавливается за стволом первой осинки, так и не отведя напряженного
взгляда от той точки, на которую смотрел.
Как и предыдущий, он ждет, когда из карьера покажется
тот, кому на роду написан путь на север. Он знает, что поста у камня не миновать,
но еще не свыкся с тем, что ждать придется долго. Возможно, даже год.
Серьезный у них тут подход к делу.
И обидный. Мы еще не скрылись за первым поворотом, а на
дистанции уже вовсю делаются ставки на следующего.
Это вызов, и не только Брайану как таковому.
Но не сдержать своего высказывания по данному поводу
мы не успеваем, потому как неожиданно осознаем то, что не бросилось в глаза,
пока он сидел на свету. Сейчас под осиновой сенью хорошо заметно, что контур
его тела обведен желтым.
Мы даже делаем несколько непроизвольных шагов, желая
рассмотреть поближе. Обводная линия чуть меняет окрас, наливаясь оранжевым.
Мертвяк начинает встревожено переминаться с ноги на ногу.
Поднимаем ладони: пардон, мы по своим делам.
Отходим назад. Оранжевое возвращается к желтому.
Ладно, Мартина Бубера берем обратно. Оказывается, и
герменевтика в рейдовом снаряжении очень даже кстати.
И с тем, что кто-то чем-то не вышел из лесу, мы тоже
погорячились.
Каждый имеет право быть по-своему правым, если мы,
конечно, опять чего-нибудь не напутали.
– А вот интенцию, – говорим мы громко, но ни к кому
персонально не обращаясь, – к нуждам простого рейдера приспособить не удалось.
Наверное, сообразительности не хватило!
Никто нам не отвечает.
Видимо, сказать нечего.
Или без согласования не положено.
Пока доложат по инстанции, пока то, что решат на самом
верху, растолкуют тем, кто внизу, мы уже забудем о своей претензии.
Вокруг правого запястья ощущается какая-то жужжащая
вибрация.
Опускаем глаза. Оказывается, включился экран, как мы
помним, кумулятивно-кинетического браслета. Неизвестно, правда, только что или
чуть раньше. Мы давно уже перестали обращать на него внимание. С того самого
момента, как он заявил, что наших физических характеристик ему не достаточно.
На экране контуром обозначена дорога, на которой со
спокойным достоинством светится зеленый треугольничек. Несомненно, мы. А рядом у
кромки леса неуверенно пульсирует желтая точка. Мертвяк, кому же еще быть. Больше
ничего не обозначено, не светится и не пульсирует. И на побуждающие
прикосновения браслет не реагирует.
Ну и какой нам прок от мертвяка точкой на плане?
Вживе-то он много красивше – обведен абрисом. Да и выглядывает из-за дерева –
хоть в блокбастер зови.
Интересно, если сейчас завернуть в карьер, а потом
выйти оттуда, вытирая со лба пот, и двинуться по дороге на север, примет он нас
за следующего? Отдаст заготовленный стилет?
Не должен бы. Иначе это уже ошибка разработчиков.
Вроде мелочь, а доверие сильно снижается. Не мешает сразу проверить, все ли
предусмотрено. А то майся потом, зайдя в тупик: что-то упустил или сделать
вообще уже ничего невозможно? Game error.
Доходим до оконечности Мертвого леса и выписываем дугу
ко входу в ущелье. Ныряем за гребень и скрываемся из виду. Потоптавшись на
месте, разворачиваемся и двигаем обратно.
На взгорке тормозим, оглядываем окрестности и
пускаемся в путь пружинящим шагом, не отрывая взгляда от пыльного бурьяна,
сухого травостоя на прогалине, жидкого кустарника и шеренги осинника вдоль правой
обочины.
Краем глаза отмечаем, что на камне слева кто-то сидит.
Затем поднимается, пересекает дорогу и останавливается за первым стволом на
обочине.
Теперь он уже не на периферии, а в центральном поле нашего
зрения.
Смотрит он не на нас, а дальше.
Напряженно ждет, когда из карьера появится тот, чей
путь лежит на север. Он знает, что поста у камня не миновать, но еще не свыкся
с тем, что ждать придется очень долго.
Черт, как же он нас различает?
Может, просто чует, что стилет уже выдан? Попробовать
еще раз, оставив его в карьере?
Ну да, а заодно добраться до бугра в центре. Вдруг там
у самых наших ног лежал себе набитый доверху вещмешок, а мы его не заметили,
потому что контролировали дальние подходы.
Правильно, это маразм.
Тычем в перо.
Да, желаем перестраховаться.
С момента предыдущей записи прошло всего тридцать
девять минут.
Странное все-таки место.
То целая неделя пролетает незамеченной, то без
видимого основания возникает стойкое ощущение, что уже который день тут топчемся.
Надо срочно валить отсюда, пока мхом не обросли.
И без оглядки.
Комментариев нет :
Отправить комментарий